Баснер елена вениаминовна судебное заседание. Искусствоведа елену баснер признали невиновной в продаже поддельной картины. Некоторые важные детали

В интервью радиостанции «Свобода», опубликованном сегодня на сайте компании, Елена Баснер рассказала о различных ипостасях своей жизни в искусстве. Очень эмоционально и с нескрываемой горечью искусствовед поведала о своём почти что мистическом «исторжении» из мира коммерческой экспертизы...

Как явствует из обвинения, якобы Елена Баснер совместно с неким Михаилом Аронсоном, который сейчас объявлен в федеральный розыск, участвовала в продаже петербургскому коллекционеру Андрею Васильеву за 250 000 долларов картины известного художника 20-го века Бориса Григорьева под названием «В ресторане». Причем обвинители заявляют, что Елена Баснер знала и о том, что картина поддельная, и о том, что оригинал ее хранится в запасниках Русского музея.

Эти обвинения в адрес известного искусствоведа, ее арест 31 января 1914 года вызвали мощную протестную реакцию общественности. Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский назвал арест Баснер «плевком во всю интеллигенцию России», а под открытым обращением с требованием немедленно освободить Елену Баснер подписались более 2000 человек: искусствоведов, художников, писателей, деятелей культуры из многих стран мира.

Адвокат Елены Баснер попросила меня не касаться в нашей беседе вопросов, обсуждаемых в суде. Мы согласились с этим требованием по двум причинам.

Во-первых, нам для объективности пришлось бы брать интервью еще и у коллекционера Андрея Васильева, потом — у адвокатов двух сторон, то есть практически пытаться ретранслировать судебный процесс, что, конечно нереально.

И во-вторых, это нереально из-за продолжительности нашей передачи, которая просто не смогла бы вместить такой объем информации. Так что наша беседа с Еленой Баснер получилась такой, какой получилась.

Впрочем, если кто-то хочет узнать подробности этого уголовного дела, то он может почитать единственное интервью, которое искусствовед Елена Баснер накануне суда, сразу после того, как был отменен ее домашний арест и запрет на разглашение подробностей дела, дала журналисту по этому поводу - известному петербургскому журналисту Михаилу Золотоносову, который для объективности взял интервью и у коллекционера Андрея Васильева.

Вообще-то, Елена Баснер интервью не дает. Я был вторым журналистом после Михаила Золотоносова, с которым она согласилась встретиться. В своей старинной, небогатой, без излишеств квартире обаятельная Елена Баснер выглядела, конечно, совсем не так, как в суде.

- Елена, как вы пришли в Русский музей?

В 1978 году я пришла работать в Русский музей - после того, как закончила Академию художеств. Пришла уже с каким-то твердым, пылким юношеским интересом к тому искусству, которое нам в Академии тогда совершенно не преподавали, о котором мало говорили. Это — искусство так называемого русского авангарда.

И у меня были замечательные учителя в этой области. Прежде всего, хочу назвать Евгения Федоровича Ковтуна, совершенно самозабвенного исследователя и хранителя очень многих знаний в этой области. Он всё добывал сам, по крохам, так что это было вдвойне, втройне ценно. Я до сих пор считаю его своим учителем.

С той поры я занималась этим. В то время некоторые мои коллеги, сегодня деятельно занимающиеся этой областью искусства, говорили мне: «Да ты с ума сошла! Да ты занимаешься чем-то, что никогда не будет востребовано!». А потом, в середине 80-х годов, когда всё лучезарно изменилось, появились изумительные перспективы.

К тому времени я уже лет десять занималась этим материалом, и всё оказалось востребованным. Начались первые выставки… Всё это я сейчас вспоминаю с таким сложным и сладким чувством…

- Какими художниками Вы занимались?

В 1988 году состоялась первая большая объединенная выставка Казимира Малевича. Я была ее куратором с российской стороны, а с американской — Анжелика Руденстайн. Сперва мы начинали это сотрудничество со Stedelijk Museum в Амстердаме (Музей современного искусства).

Это была огромная работа по восстановлению в полном объеме наследия Малевича, чрезвычайно интересная работа, которая вылилась в последующую мою атрибуционную работу по передатировке огромного пласта его живописного наследия, по доказательству того, что на самом деле это было создано художником в поздние годы, в конце 20-х - начале 30-х.

Сейчас я могу очень долго говорить об этом. А тогда были именно эти выставки: здесь, в Ленинграде, затем в Москве, потом в Амстердаме, потом эта выставка на следующий год поехала в Лос-Анжелес, в Вашингтон и Нью-Йорк. Это было для меня огромное событие. Участие в конференциях…

Но, кроме того, и первая выставка Василия Кандинского, и первая выставка Ольги Розановой, и многие другие… Но начинается это все с 1980 года, с первой выставки Михаила Ларионова, над которой мне тоже посчастливилось работать вместе с Евгением Федоровичем Ковтуном и Глебом Геннадиевичем Поспеловым. Это был, наверное, самый счастливый период моей музейной работы - замечательный!

- Елена, а как получилось, что Вы ушли из Русского музея?

Вы знаете, для какой-то публикации, которая готовилась уже после моего ухода из музея, у меня попросили автобиографию. А я не знала, как объяснять мой уход, и написала: «по причинам, которые до сих пор мне остаются неизвестными, я ушла из Русского музея». Какие-то причины мне, конечно, известны, но я не хочу сейчас это выплескивать.

А, кроме того, очень многое сейчас кажется таким несущественным, таким мелочным. Но тогда всё это было болезненным, очень многое из того, что происходило в музее, мне не нравилось. В общем, я решила уйти. Но, наверное, это было в моей жизни очень существенным водоразделом. Какое-то время я поработала в Музее истории Санкт-Петербурга.

С огромной благодарностью вспоминаю тот период, потому что мы тогда организовали и создали этот небольшой музей — Дом Матюшина, к которому я испытываю самые нежные чувства. Очень люблю этот музей. Очень люблю приходить туда на выставки и просто так - встречаться с сотрудниками. Это — частичка моей жизни, очень для меня дорогая.

А после Дома Матюшина меня нашли представители шведского аукционного дома Bukovskis, имеющего дочернее предприятие в Хельсинки, и пригласили на работу. Я когда-то с ними сотрудничала, но только на разовых мероприятиях. А тут они мне предложили контракт, и я стала работать с ними. В какой-то мере это всё изменило.

С одной стороны, ко мне вернулось, пожалуй, самое ценное, что было в моей профессиональной практике - это работа непосредственно с вещью, с произведением искусства. И я подходила к этому уже на новом, научном уровне. Достаточно сказать, что мы вместе с друзьями, которые мне помогали, создали потрясающую компьютерную базу данных по всем иллюстрированным изданиям.

Это позволяет сразу получать данные о любом художнике, о том, что и где из его наследия воспроизводилось. Эта программа объединяет и все каталоги художников. Была сделана такая колоссальная работа! Огромнейшая пересъемка старых иллюстрированных изданий, необъятного количества старых каталогов. Это очень помогало мне в работе. И это была работа с материалом. Я это очень ценила.

А с другой стороны, разумеется, - я все-таки 25 лет проработала в музее — я была и оставалась человеком музейным. А здесь это было фактором не то чтобы мешающим (так мне не говорили), но — «избыточным». Мол, вы столько времени потратили на такую-то картинку, нашли ее в каталогах, нашли ее воспроизведение, нашли то-то, то-то, то-то, а она стоит-то всего полторы тысячи евро, и, вообще, кому всё это было нужно?

Может быть, это и деформировало мою профессиональную ориентацию, не знаю. Я сейчас думаю над этим. Но, работая в аукционном доме, я поняла, какой лавиной сфальсифицированных произведений окружена вся эта область.

- Это касается только русского искусства?

Ну, я же занималась русским искусством, я не могу сказать, насколько часто в мире подделывают Рембрандта или Рубенса. Наверное, тоже подделывают. Но с русским искусством - это катастрофический масштаб! Это что-то немыслимое! Такая бездна фальшивок! Много фальшивых вещей, удостоверяемых очень уважаемыми людьми.

Но я им говорила, что не могу разделить их мнение. В общем, перечислять можно долго, много было различных случаев, но я всё искала какой-то объективный принцип определения подделки. Ко мне же часто обращались по поводу того, что называется беспредметным искусством. Например, картины той же Ольги Розановой или Любови Поповой…

Вот, например, архитектоника Поповой. Я же вижу, что это — фальшивка, подделка. Начинаю говорить, но у меня не хватает аргументов. Я говорю: «Вялая композиция». Мне отвечают: «Ничего не вялая». Я говорю: «Нет внутренней логики. Нет внутренней сопряженности элементов». Мне отвечают: «Прекрасная внутренняя логика. А про сопряженность элементов и говорить нечего, зашкаливает».

Понимаете? То есть у меня не было того, что я потом назвала «неубиенным аргументом». И здесь мне очень помогло общение с замечательным историком русского авангарда (и химиком по первому образованию) Андреем Васильевичем Крусановым. Когда я ему пожаловалась, что не знаю, где искать нужные слова, он сказал: «Так вы их и не можете найти. Это ваше личностное знание, которое не передается за одну минуту. Для того, чтобы видеть, что есть что, нужен весь ваш тридцатилетний личностный опыт».

Я попросила его подумать, нет ли какого-нибудь принципа определения подделок. Прекрасно помню, как мы встретились в кафе, и он мне поведал, что, как ему кажется, такой принцип есть. С 1945 года всё, что существует в природе: почва ли, чай, который мы пьем и т.д., - во всем этом сохранились следы техногенных изотопов, которых не существовало до начала ядерных испытаний.

И дальше начался самый интересный период - период исследований крошечных кусочков, точечных кусочков, «выкрошек», снятых, естественно, не с «лица» картин. Начинали мы с современных работ. Я ходила по творческим мастерским, просила крошечки с произведений 80-х, 90-х годов. Друзья-художники очень охотно мне это давали.

Все очень интересовались этим методом. И все замеры нам показывали наличие этих изотопов: цезия-137 и стронция-90. Это такие индикаторы. Потом перешли на исследование таких же образцов, «крошечек» с произведений старой живописи. Тут я тоже просила знакомых реставраторов собирать «крошечки» в пакетики.

Наш метод показал, что эти образцы - чистые. Эти изотопы не обладают проникающей способностью. В застывший, полимеризованный красочный слой эта радиация не проникает. Такая была интересная работа! Она продолжалась долго. Потом мои западные коллеги рекомендовали мне обязательно патентовать этот метод. Я начала процесс патентования. Все зарабатываемые мною деньги уходили на этот процесс.

Кстати, этот радиоизотопный метод очень действенен в отношении именно русского авангарда, потому что в 20-е, 30-е, 40-е и 50-е годы русский авангард не подделывался. Отдельными штрихами это началось, наверное, в 60-е годы - может, на Западе, где прошли первые выставки Малевича, Ларионова, Гончаровой?

Но это были такие точечные вкрапления, наивные подделки, которые легко и сразу распознаваемы. Вал подделок пришелся уже на 80-е и 90-е. А в эти годы уже все было заражено теми самыми техногенными изотопами. В каком-то смысле этот радиоизотопный тест для произведений русского авангарда — панацея.

Если вещь — чистая, без изотопов, то она уже авторская, ведь невозможно себе представить, чтобы кто-нибудь подделывал Надежду Удальцову или Ольгу Розанову, Алексея Моргунова или Александра Родченко в 20-е или 30-е годы. Это лишено смысла. Это — исторический нонсенс. А вот с вещами того же Ильи Репина, Ивана Шишкина. Ивана Айвазовского, - я полагаю, что тут радиоизотопный тест был бы хорош для начала исследования, для того, чтобы сперва можно было убедиться, что вещь — не «новодел», а потом уже вести дальнейшие исследования: сравнение палитры, исследование в инфракрасной области спектра, в ультрафиолете.

Все методики остаются, тест их не замещает. Если бы всё было поставлено на разумную основу, то при помощи этого теста можно было бы вычистить рынок от подделок. Но я боюсь, что этого как раз очень не хотят. Наверное, я была очень наивна, когда считала, что тот же аукционный дом будет в этом заинтересован. Нет. Это оказалось никому не нужно: ни здесь, ни там, за границей.

- А что можно предпринять для того, чтобы подделки прекратили появляться? Использовать ваш тест?

Нет. Этот тест сейчас недействителен, даже в отношении этой пресловутой картины Бориса Григорьева, которая мне стоит столько крови и стольких лет жизни. В отношении картины «В ресторане» это невозможно потому, что это — смешанная техника, темпера, а она не возьмется. И подделывают как раз в огромной степени графику, темперу, акварели, все такие техники.

А потом, как с этим бороться? Я не представляю. С одной стороны, Фонд наследия Шагала в Париже, по-моему, добился юридического права на уничтожение того, что они считают фальшивками. Я говорила с Мерет Мейер (внучкой Шагала), и она подтвердила, что они добились права уничтожать неподлинные картины Шагала.

А я так похолодела и подумала: «А вдруг из десяти неподлинных картин будет уничтожена одна подлинная?». Эксперты ведь тоже ошибаются. У меня всегда было такое ощущение, что эксперт, конечно, может ошибиться. Но насколько эта ошибка поправима или непоправима? Я и над этим сейчас размышляю.

Как можно с этим бороться? Отлавливать в каждом случае, доискиваться до …кого, собственно? До человека, который это сделал? Так это, по-моему, «ищи ветра в поле». Я не знаю. Я не очень понимаю, как вести эту борьбу. В свое время, когда эта методика у нас была уже разработана и прошла тестирование на достаточно большом количестве материала (было сделано порядка трехсот тестов и был очень высокий показатель результативности, приближенный к 100%), я обращалась к Михаилу Ефимовичу Швыдкому, предлагала ему этот метод, думала, что государство должно быть в этом заинтересовано.

Он сказал «нет», сказал, что это может быть интересно только частному предпринимательству. Что дальше? Обращаться к частному бизнесу? Эти люди — не энтузиасты, как мы с Андреем Крусановым, которым всё интересно. Это люди бизнеса. Они просчитывают, что они будут с этого иметь, и понимают, что с этого они будут иметь, прежде всего, колоссальную головную боль и непонятно что еще в дальнейшем. По-моему, так. Это, знаете, все равно что бороться с мировым злом, «схватиться с морем бед».

- Елена, а что бы вы могли посоветовать экспертам-искусствоведам?

Вы знаете, я все-таки скажу. Я отказываюсь отныне продолжать свою профессиональную деятельность. Я отказываюсь. Всё. Никогда больше в руки не возьму картину. Я найду, чем заниматься. Я, возможно, буду заниматься переводами профессиональной литературы. Ни за что, ни при каких обстоятельствах я к этому не вернусь.

Я вспоминаю статью Михаила Пиотровского, которую он написал в феврале минувшего года. Я ее очень внимательно прочла. И мне очень многое стало ясно, поскольку он пишет о том, что существует область последовательного, обстоятельного, академического изучения произведения искусства, и результатом этого является научная атрибуция, то есть приведение этого произведения в определенный круг творчества определенного художника, установление и подтверждение авторства, котировки и т.д.

То есть это — нормальная, спокойная научная работа. К этому кругу я принадлежала. Существует круг артрынка, и волею судьбы я была туда вброшена, хотя еще и не понимала этого. Я думала, что я еще занимаюсь тем, чем занималась, хотя уже стало понятно, что этот аукцион находится на грани совмещения этих двух кругов: академического и дилерского. И я старалась сохранять профессиональное чувство.

Но все более и более я понимала, что каждодневное обращение в аукционы (когда я там бывала: и в Стокгольме, и в других городах) огромного количества людей смешивало мои представления. Может, я - человек внушаемый. Как трудно сохранить спокойное, выверенное отношение! Практически невозможно, потому что от тебя требуют: «Скорей, скорей, иначе клиент уйдет в следующую дверь, в другой аукционный дом! Елена, решайте скорее и, желательно, здесь!».

«Но мне нужно хоть какое-нибудь время - посмотреть литературу, оригиналы! Я не могу сейчас, сходу…». «Нет! Нет! Решайте!». Я попала в другой круг, но получилось так, что я никак его не принимала своей прежней сущностью. И, надо сказать, я этот мир возненавидела еще до этой моей истории. У меня было такое ощущение, что он меня исторгает , он сам меня изгоняет.

Этот «прокол» на Григорьеве, который я совершила, или еще какой-то… Как будто этот мир меня не терпит... Я, так или иначе, была бы исторгнута из этого мира. Я его ненавижу. И он мне отплатил с лихвой, той же монетой. У меня такое ощущение внутри. Я даже не буду искать каких-то конкретных причин или конкретных лиц, я не знаю и не буду гадать. Но ощущение того, что этот мир меня отверг, оттолкнул, - это ощущение есть. И тут я скажу: ну, и слава Богу! Я больше туда не хожу. Ни при каких обстоятельствах. Всё».-

Дело о сделке с поддельной работой Бориса Григорьева движется к развязке

Слушания по уголовному делу Елены Баснер, дочери известного композитора, искусствоведа, экс-сотрудника Русского музея, начались в феврале этого года, и, кажется, сейчас дело движется к финалу. Напомним, что Баснер обвиняется в мошенничестве (ст. 159 УК РФ): в 2009 году она участвовала в продаже коллекционеру Андрею Васильеву работы «В ресторане», чье авторство приписывалось авангардисту Борису Григорьеву. Петербургский собиратель заплатил за нее 7,5 млн рублей ($250 тыс.). Впоследствии выяснилось, что проданная картина - лишь копия произведения, хранящегося в Русском музее. За месяцы разбирательства выступили, похоже, все свидетели по делу, а на днях наконец и обвиняемая дала показания. «МК» сопоставил факты, озвученные в ходе заседаний.

Крайний слева - потерпевший Андрей Васильев, за кафедрой обвиняемая Елена Баснер.

Стороны еще как минимум дважды встретятся в Дзержинском районном суде: судья Анжелика Морозова назначила еще два слушания - 27 октября и 2 ноября, - но уже сейчас ситуация вокруг сделки с Григорьевым выглядит довольно ясно. События 2009 года восстановлены чуть ли не по минутам, хотя в деле и остаются «белые пятна». Конечно, существует две версии - потерпевшего коллекционера Васильева и обвиняемой в мошенничестве Елены Баснер.

Свою версию событий искусствовед озвучивала три часа на недавнем заседании. Баснер утверждает, что до последнего (то есть до 2014 года, когда следователь показал ей две работы - поддельного и настоящего Григорьева) она считала работу «В ресторане» подлинной.

Работа, из-за которой весь сыр-бор

Основываясь лишь на визуальном стилистическом анализе, Елена Вениаминовна решила, что перед ней «подлинная вещь, которую никто не знает». И что работа происходит из коллекции Тимофеева, а вовсе не из собрания Окунева, которое сама же и описывала в 1980-х годах (Баснер входила в состав комиссии Русского музея, согласно завещанию Окунева принимавшей произведения в фонд ГРМ). Впрочем, письменное заключение она так и не сделала, объяснив это тем, что никто - ни владелец работы, представившийся Михаилом Аронсоном, ни покупатель, врач Андрей Васильев, ни посредник, издатель Леонид Шумаков, - такового у нее не просил. По словам Баснер, выходит, что она лишь дважды держала работу в руках: 6 июля 2009 года, когда некто Михаил Аронсон принес ей Григорьева, и 10 июля, когда состоялась сделка. Так что подробного исследования она провести не успела. Баснер так и не связалась с потомками Николая Тимофеева, не проследила провенанс (историю) работы - выяснила лишь, что вещь опубликована в альманахе купца и мецената Бурцева, который активно сотрудничал с Григорьевым в 1910-е годы, а позже выяснилось, что в издании представлена работа из собрания Русского музея. И не провела технологической экспертизы. Тем не менее 200 тысяч долларов взяла, из которых, как утверждает искусствовед, 180 передала Аронсону, а 20 оставила себе. На вопрос о том, за что она получила такую крупную сумму, Баснер ответила: «Так принято в этой среде». А после тихо добавила: «Я получила деньги за посредничество в этой операции». А через час договорилась до того, что возвращать деньги «не считала нужным, потому что потерпевший повел себя в этой ситуации так, что это исключало любое дальнейшее общение» (подразумевается обращение в правоохранительные органы).

Андрей Васильев

Кстати, обычно экспертное заключение специалиста стоит от 5 до 55 тысяч рублей в зависимости от сложности работ и ценности произведения. Многие организации указывают тарифы: так, на сайте одной из экспертных организаций значится, что анализ графической работы коллекционного значения стоит 5000–12 500 руб., а живописного произведения музейного значения - 30 000–55 000 руб. Так что воспринимать 600 тыс. рублей (по курсу 2009 года), полученные Баснер, как плату за устное (!) заключение никак нельзя. Впрочем, она и сама признает, что получила деньги за посредничество.

Однако только ли $20 тыс. достались Баснер в результате сделки? У адвокатов Васильева есть сомнения на сей счет.

Ранее было установлено, что Михаил Аронсон, гражданин Эстонии, не пересекал границу в те даты, о которых идет речь, - говорит «МК» один из адвокатов Васильева Никита Семенов. - И несмотря на то что на допросе в Эстонии он слово в слово подтвердил версию Баснер, факты говорят, что денег он не получил. Куда делись 250 тысяч долларов, а не 200, как утверждает Баснер, - не ясно.

Елена Баснер

Показания Аронсона есть в материалах дела - они зачитывались на одном из слушаний в начале сентября. Ранее судимый гражданин Эстонии, проживающий в Таллине, заявил: «Картина принадлежала моей бабушке, Гесе Абрамовне Аронсон, которая всю войну прожила в Ленинграде. Эту картину я помнил с детства. Я забрал картину у сестры моего отца Натальи Аронсон, когда она с семьей уезжала в . Это было примерно в 1985–1990 годах». В тех же показаниях он подтверждает, что все это время картина хранилась у его дяди, проживающего в Петербурге, «в прихожей за шкафом». А также что он получил от Баснер $180 тыс.

Ну а отсутствие в представленных УФМС данных о том, что Аронсон пересек границу РФ до 6 июля 2009 года, когда впервые пришел к Баснер, может объясняться тем, что он въехал через . Впрочем, подтверждений этому нет.

По версии стороны Васильева, в преступной сделке мог иметь место сговор между Баснер, Аронсоном и сотрудниками Русского музея. Об этом на суде напрямую не говорится, но подразумевается. И не случайность, что сотрудник отдела рисунка Русского музея, хранитель работ Григорьева Юлия Солонович пришла в гости к Баснер, где увидела клон Григорьева и оценила его как качественную работу, подлинник. О том, что за три месяца до того она осматривала оригинал «ресторанной картины» авангардиста, приятельница обвиняемой запамятовала. В разговоре с издателем Шумаковым Баснер, по ее словам, невзначай упомянула о высокой оценке эксперта Русского музея аронсоновского Григорьева. А между тем это упоминание стало серьезным аргументом для Васильева. Странно и то, что Солонович не заинтересовалась работой, в которой распознала Григорьева, хотя как раз тогда готовила ретроспективу мастера и плотно занималась творчеством художника. Почему? Давая показания в апреле, она не смогла этого объяснить. А забывчивость объяснила тем, что в ее хранении 12 500 картин, каждую не упомнишь.

И не случайно, как утверждает Васильев, Баснер в 2011 году (уже после того как эксперт Центра им. Грабаря Юлия Рыбакова узнала в работе «В ресторане» подделку, которую некогда уже исследовала) сказала коллекционеру, что он может получить положительное заключение в Русском музее. ГРМ, однако, подлинником ее не признал, но не сразу. Дело-то уже дошло до Следственного комитета.

Елена Баснер

Впрочем, обвинить в причастности к делу сотрудников Русского музея, где хранится оригинал работы Григорьева, не удастся - нет доказательств получения денег за участие в деле с подделкой.

Тем не менее версия событий Баснер не выглядит убедительной. Не знала, не помню, не успела, все произошло стремительно... Столь наивным не может быть профессиональный искусствовед. Взять хотя бы этот эпизод. Аронсон утверждает, как и Баснер, что вышел на нее через Bukowskis. Но почему консультант аукционного дома не провела сделку через структуру, на которую в тот момент работала? Почему все сделала частным образом, даже без письменного экспертного заключения? Интересно, что за время ее работы на Bukowskis, где Баснер являлась единственным специалистом по русскому исскусству, через нее проходили сотни, а может, тысячи работ. Не на все она давала письменное заключение, не у каждой проверяла провенанс, хотя для аукционного бизнеса это нормальная процедура. Кто знает, сколько раз ошиблась Баснер? И станут ли другие случаи предметом разбирательства?

Один такой пример «МК» приводил в публикации от 7 февраля 2014 г: Баснер признала подлинной работу, которая приписывалась театральному художнику Николаю Сапунову - живописцу, ученику Коровина и Серова, сценографу, утонувшему в 1912 году. Однако позже другие экспертные институции сделали противоположное заключение, основываясь далеко не только на визуальном анализе.

Но главное - вне зависимости от того, была ли Баснер посредником в мошеннической схеме продажи подделки, или сделала ошибочный вывод непреднамеренно, - остается открытым вопрос об ответственности эксперта за неверное заключение. Это не предмет разбирательства данного уголовного дела. Это проблема, которая развязывает руки искусствоведам: если вдруг что - они ни при чем. Изменит ли дело Баснер что-то в этой ситуации, которая позволила, например, экспертам Третьяковки когда-то дать более 100 ошибочных заключений и выйти сухими из воды? Вопрос открытый.

Юлия Латынина , Новая газета , 13 февраля 2014

10 июля 2009 года известному питерскому коллекционеру Андрею Васильеву позвонил его знакомый Леонид Шумаков и предложил ему картину знаменитого русского импрессиониста Бориса Григорьева «В ресторане» (вариант: «В парижском кафе»). Картина, по словам Шумакова, была из коллекции генерала Тимофеева, к которому она, в свою очередь, попала из коллекции русского собирателя авангарда начала XX века, издателя, купца, банкира и библиографа Александра Бурцева, расстрелянного в 1938 году, а к Бурцеву - непосредственно от автора.

Андрей Васильев, врач-психиатр по образованию, начал собирать российский авангард еще в 1970-х. Диссидентом он, собственно, не был, но друзей-диссидентов имел, отказался давать показания на процессе Мейлаха и получил четыре года лагерей. В лагере он написал (никого не заложив) открытое письмо с признанием вины, и поскольку уже был Горбачев, вышел. Коллекция Васильева весьма литературо- и историкоцентрична. «Пейзажи и баталии меня не интересуют, - говорит Андрей Васильев, - а Бурцев - мой герой».

В тот же день Шумаков переслал Васильеву фото картины и другое фото - ее же, из дореволюционного издания В.Л. Бурцева «Мой журнал для немногих». На фотографиях были незначительные отличия, но это было обычное дело, учитывая качество дореволюционной ретуши.

Вещь Васильеву понравилась, он ее купил за 250 тысяч долларов.

Экспертизы он не делал. «Я сам себе эксперт», - говорит Васильев.

Вас, может быть, это удивит, но в узком и закрытом мире профессиональных коллекционеров главное в картине - это ее провенанс, то есть происхождение.

В данном случае оно было безупречно, как у английской королевы: Васильев хорошо знал покойного Тимофеева, знал, что тот и в самом деле купил многие вещи из собрания Бурцева. Те, кто задумал аферу, прекрасно знали не только всю подноготную весьма закрытого мира коллекционеров, но и личные вкусы Васильева.

В марте 2010 года картина поехала в Москву на выставку русских художников, работавших в Париже. Это тоже обычная история: купив картину, коллекционер начинает ее выводить в свет. Тут-то Васильеву и позвонила сотрудник Центра Грабаря, Юлия Рыбакова, и сказала, что эта вещь у них была, и они ее признали подделкой.

«Это невозможно! Я ее купил в Питере прямо из дома! Это домашняя вещь!» - «Извините, там химанализ». Краски в картине были использованы такие, каких не было в начале века.

Андрей Васильев поехал к Шумакову и спросил, откуда к нему попала картина. «От Елены Баснер». Елена Баснер - известнейший искусствовед, эксперт аукционного дома Bukowskis, и Васильев с Баснер знакомы тридцать лет. Последние несколько лет они по очень весомой причине не общались. «О боже мой! Но вы же сказали, что это домашняя вещь!»

Андрей Васильев поехал к Баснер с тем же вопросом: откуда вещь? Елена Баснер отказалась отвечать на вопрос о происхождении вещи, но при этом прибавила, что вещь настоящая и она в ней уверена. «Поймите, вы не оставляете мне шанса, я буду вынужден обратиться в полицию». - «Обращайтесь».

После того как Васильев обратился в полицию, в «антикварный» отдел во главе с полковником Кирилловым, Елену Баснер вызвали на допрос, на который она пришла вместе с влиятельным адвокатом (бывшим следователем) Ларисой Мальковой. На допросе она сказала, что картину ей привез житель Таллина Михаил Аронсон.

В полиции дело посчитали исчерпанным (в неформальном порядке Васильеву объяснили, «вы никогда не выйдете за пределы района»), но Васильев уже впал в расследовательский зуд.

Он поехал в Таллин и выяснил, что Михаил Аронсон - отпетый уголовник. Он сидел за разбой, кражу и наркотики, а в четвертый раз дело о его соучастии в заказном убийстве развалилось.

Трижды судимый Михаил Аронсон охотно подтвердил слова Баснер и написал собственноручное заявление в Выборгский районный суд, что картина досталась ему от бабушки Геси Абрамовны, проживавшей в Петербурге, и что да, он передал ее для продажи эксперту Баснер (телефон которой он нашел, по его дальнейшим объяснениям, на сайте аукционного дома Bukowskis).

Это было неправдой, потому что к этому времени Васильев разыскал оригинал, с которого писали фальшивку. Он хранился в Русском музее, и попал туда отнюдь не из коллекции генерала Тимофеева, а из завещанной музею коллекции профессора Окунева. Картина никогда не выставлялась, но в 1980-е описывалась в каталоге. Редактором каталога была Елена Баснер.

Понятное дело, что никаким уголовником Аронсоном в этой афере и не пахло. А пахло организованной группой лиц, имеющей доступ в закрытые фонды Русского музея (иначе как получить доступ к ни разу не выставлявшейся картине?!), прекрасно осведомленной о ситуации на закрытом рынке искусства и уверенной в своей безнаказанности, влиятельности и возможности замять следствие. И эта группа не просто связана с криминалом, а связана с ним так плотно, что может убедить уголовника Аронсона дать заведомо ложные показания и быть уверенной, что Аронсон ее не сдаст, даже если ему придется сидеть.

В сущности, единственной ошибкой этой группы было то, что они продали фальшак не лоху и не менеджеру из госкорпорации, а известному коллекционеру, и вдобавок, когда все вскрылось, отказались возвращать деньги. Видимо, привыкли к безнаказанности. Это была ошибка: Андрей Васильев оказался упорным человеком. Побившись впустую четыре года (следствие блокировали и там, и там), он напросился этим летом на прием к Бастрыкину, приехавшему в Питер. И дело завертелось.

На мой вопрос, почему г-жа Баснер не назвала Андрею Васильеву имя владельца картины сразу, ее адвокат Лариса Малькова ответила: «А почему она должна была это делать?» На мой вопрос, почему первоначально провенансом картины называлась коллекция Тимофеева, Лариса Малькова объяснила, что в свое время г-жа Баснер видела коллекцию Тимофеева, и в ней среди прочих - эту картину Григорьева.

«Впоследствии, когда она навестила Киру Борисовну, - сказала Лариса Малькова, - оформлявшую работы в Русский музей, она этой картины не увидела, и в ответ на ее вопрос та сказала, что есть еще наследники. Поэтому когда Аронсон пришел к ней и, не называя имени, сказал, что это из очень хорошей ленинградской коллекции и что эта картина осталась как часть наследства родственников, она по ассоциации подумала, что это та же самая картина».

На мой вопрос, не кажется ли ей, что вся эта история выдумана от начала до конца и Аронсон просто не был в это время в Питере, адвокат Малькова возмутилась: «Откуда у вас такие сведения?»

Когда я спустя несколько дней перезвонила адвокату Мальковой, чтобы уточнить, имела она в виду коллекцию Тимофеева или все-таки Окунева (Кирой Борисовной звали как раз дочь Окунева), г-жа Малькова бросила трубку. «Вы настолько необъективный человек, что я не хочу с вами разговаривать», - сказала она.

В любом случае дела это не меняет: трудно понять, как г-жа Баснер могла счесть принадлежащей кому-то вещь, которая в это время лежала в Русском музее и описывалась там самой Еленой Баснер.

31 января Елену Баснер арестовали. (Андрей Васильев уверяет, что с того момента, когда делом занялись следователи Бастрыкина, он не знал, что происходит, и никакого СИЗО для Баснер не хотел.) Арест этот вызвал ужасное возмущение либеральной общественности, в целом сводившееся к тому, что дочка композитора, написавшего «С чего начинается Родина», в принципе не может быть преступницей. «Это оскорбление всей интеллигенции», - заявил глава Эрмитажа Михаил Пиотровский, а петиция в защиту г-жи Баснер собрала больше тысячи подписей.

Довод о том, что титулованный эксперт и дочь композитора не может быть причастна к афере по определению - конечно, убийственно логичен, но, к сожалению, тут есть неприятное обстоятельство, которое, собственно, и делает дело Елены Баснер (которую тем временем перевели под домашний арест) знаковым и важным.

Российский рынок искусства переполнен подделками. «На рынке 7% - подлинники, остальное - подделки», - считает владелец галереи «Триумф» Емельян Захаров, пошедший в крестный поход против фальшивок, гробящих его бизнес. Совладелец Альфа-Банка Петр Авен, который считается в узких кругах не только коллекционером, но и экспертом номер один, считает, что подделок меньше - 20–30%.

Но у Авена есть особенность - ему перестали носить фальшак, потому что он его забирает и отдает в полицию. Поэтому русские к нему с фальшаком не пристают, а из-за границы он как минимум два раза в год получает предложения. «История всегда одна и та же, - говорит Петр Авен. - Мне присылают, я говорю, что это подделка. Они возмущаются. Я предлагаю сделать экспертизу в Лондоне, в Третьяковке. Тогда они исчезают».

Я держу в руках «Каталог подделок произведений живописи», издаваемый формально - Росохранкультурой, а на деле - Владимиром Рощиным, уникальным энтузиастом, бывшим спортсменом и бизнесменом, увлекшимся этим неблагодарным занятием после того, как в начале 90-х в Берлине ему заплатили долг старинными русскими иконами, украденными в Ярославле. Вместо того чтобы продать иконы дальше, Рощин повез их в МУР, и его приняли за ненормального, когда он позвонил по сотовому и сказал, что у него в машине иконы на миллионы долларов, и перезвоните, пожалуйста, потому что деньги на телефоне кончаются.

В каталоге - пять частей, и в них 960 (!) картин на сотню миллионов долларов, причем подделанных только одним способом.

На западноевропейском аукционе, не из самых знаменитых, покупают картину европейского художника конца XIX - начала XX века: к примеру, на аукционе Брюна Расмуссена в Дании в июне 2004 года покупают картину Эдварда Петерсена за 17 тыс. евро, ретушируют (например, с картины Петерсена была стерта женщина в европейской одежде) и продают как русского художника, в данном случае - как работу Иосифа Крачковского.

«В 17-м году все российское искусство было национализировано и попало в музейные фонды, - говорит Емельян Захаров. - Соответственно, когда через 70 лет началась частная собственность, то насыщенность русского рынка национальным искусством оказалась ниже, чем в любой другой стране, а цены - выше».

Понятно, что рынок подделок не может работать без коррумпированных экспертов. Надо быть очень высоким профессионалом, чтобы знать, что купленного на аукционе Neumeister фон Лангенманте можно выдать за Кустодиева, а купленного на Bukowskis Скиргелло - за Репина. И конечно, нужны еще люди, чтобы стереть лишнее, добавить недостающее, пририсовать подпись.

Каталоги Рощина (еще он издает каталоги украденных картин, «краданины», и украденных орденов) пользуются огромным спросом. «Знаете, куда их сразу везут? В администрацию президента, в Думу и Совет Федерации, в «Газпром», в ЛУКойл», - смеется Рощин. Их можно видеть на его сайте stolenart.ru .

Много раз Рощину звонили и умоляли его изъять из каталога ту или иную картину, требовали, грозили. Ведь картины часто дарят на день рождения, картинами дают взятки. И люди, которые давали взятку, честно заплатили свой миллион в салоне - они-то думали, что картина подлинная.

Каталоги Рощина произвели переворот в жизни многих людей. Один дилер, к примеру, разорился. У него была дача, машина, жена, дом на Рублевке - сейчас не осталось ничего. Он был вынужден продать все, когда покупатели его картин потребовали вернуть деньги, в качестве залога похитив жену.

В другом случае один крупный коллекционер, по происхождению - чеченец, просмотрел каталог Рощина и никого воровать не стал. Он просто позвал шофера, тот погрузил картины в машину и вывалил их на пороге дома дилера. Деньги прислали сразу.

Организаторы афер действуют с размахом: они могут потратить несколько десятков тысяч евро, чтобы с размахом издать роскошный каталог художника, в который «засунута» фальшивка. Разумеется, такие каталоги тоже составляют эксперты. Сливки художественного общества. Безупречные интеллигенты.

«За двадцать лет я купил две поддельные картины, - говорит Петр Авен, - через аукцион, и они висят у меня как памятник собственной глупости. После чего я ни одной картины без провенанса не покупаю. У меня есть масса историй, когда меня пытались обмануть. Например, приносили Сарьяна с бумагой, что эта картина из дома Сарьяна. Я проверяю: все правильно, эта картина из дома Сарьяна, но это была работа одного из его учеников».

До публичного скандала дело доходило редко, но в тех немногих случаях, когда он становился публичным, иногда упоминается имя Елены Баснер. Один из моих собеседников, московский коллекционер, имя которого я не называю по его просьбе (хотя дело это широко известно в узких кругах), купил в конце 2007 года на аукционе Bukowskis за 40 тысяч евро картину известного символиста Николая Сапунова. «Была отметка, что Елена Баснер подтверждает эту работу», - рассказывает коллекционер. Картину привезли в Россию, сделали экспертизу, сначала у «Артконсалтинга», потом в ГосНИИРе - картина оказалась ненастоящая.

«Мы послали все эти документы Bukowskis, - говорит мой собеседник, - они в ответ прислали к нам экспертом Баснер. Она посмотрела и сказала, что картина не вызывает у нее сомнений». Более того, г-жа Баснер сделала «свою» химию, и эта ее экспертиза, показала, что все нормально!

Экспертиза, привезенная из Питера Еленой Баснер, была раскритикована в ГосНИИРе в пух и прах, но за обменом письмами с Bukowskis прошло два года, и деньги возвратить было невозможно. «Они специально затягивали срок», - продолжает мой собеседник. На вопрос о провенансе картины Bukowskis отказался отвечать, сказал, что это коммерческая тайна. Уголовное дело тоже не имело перспективы. «У Елены Баснер плохая репутация», - отмечает Петр Авен.

Спустя два года после этой истории мой другой собеседник - Виктор Шпенглер - тоже купил поддельную картину с экспертизой Елены Баснер. Это была картина Мартироса Сарьяна «Вид на гору Арарат», и он заплатил за нее 120 тыс. долларов. По словам дилера, картина принадлежала армянской семье, купившей ее непосредственно у Сарьяна. Когда московские эксперты признали картину подделкой, дилер, вопреки договоренностям, отказалась возвращать деньги. Виктор Шпенглер обратился в суд, но проиграл по поистине фантастическому обстоятельству, много говорящему о степени безнаказанности поддельщиков, а именно - суд признал картину подлинной . «Почему-то суд не принял во внимание ни экспертизу Третьяковки, ни экспертизу Центра Грабаря. Он принял во внимание только экспертизу Русского музея. А согласно Русскому музею, эта вещь подлинная», - говорит Виктор Шпенглер.

Впрочем, он не предъявляет никаких претензий к Елене Баснер и винит только дилера, не выполнившего договоренности. «Мне неприятно, что на искусствоведа заведено уголовное дело, - говорит он. - Каждый имеет право на ошибки. Меня обижает, когда говорят, что в России сейчас сплошные подделки». Виктор Шпенглер сам в ближайшее время открывает центр экспертиз.

Владимир Рощин находит такую позицию странной. «Да, - говорит он, - эксперты ошибаются, но почему некоторые эксперты ошибаются так часто? На Западе, если эксперт два раза за год ошибся, его исключают из экспертной лиги, а у нас?» В конце концов, все 960 картин, опубликованных в рощинском «каталоге подделок», получили заключения экспертов, и не менее высокопрофессиональные эксперты (если это были не одни и те же люди) были нужны, чтобы с самого начала отобрать их на аукционе.

А ведь эти 960 картин, напомню, - это только узкая часть рынка подделок. Это только западноевропейские художники рубежа веков, выданные за русских современников. Ни поддельный Григорьев, ни поддельный Сарьян, ни поддельный Сапунов в это число не входят. Представляете, что висит на самом деле на стенах менеджеров «Роснефти» или «Газпрома»?

На российском рынке - рынке понтов - ходят огромные шальные и непрозрачные деньги, а какие понты круче искусства? Есть спрос - появилось и предложение. Рынок фальшивых картин приобрел не меньший размах, чем рынок фальшивых диссертаций. Сложно ожидать, что в стране, где продается и подделывается все, искусство избегнет общей участи. Увы, коррупция на рынке искусства вполне интегрирована в другие виды коррупции: уверенность аферистов в собственной безнаказанности, суды, признающие фальшивые картины подлинными, и возможность организовать фальшивую химическую экспертизу, не говоря уже о серийных ошибках «именитых экспертов», говорят сами за себя.

В итоге рынок понтов «встал». Люди не рискуют дарить взятку, которая потом окажется фальшивкой. Рассказывают, что когда этим летом в Москву прибыли люди покупать подарки на день рождения президента Казахстана Назарбаева, то они специально имели инструкции не покупать картин. Раньше Назарбаеву картины дарили весьма часто, и, говорят, часть их, увы, оказалась из рощинского каталога.

В большинстве случаев покупатели понтов не обращаются в полицию. Они предпочитают улаживать отношения неформальным способом. Случай Васильева является уникальным потому, что он позволяет сдвинуть дело с мертвой точки.

Если следствие проявит настоящую настойчивость, то оно сможет добраться не только до периферии афер, но и до главных организаторов. Ведь понятно, что хотя количество подделок очень велико, количество групп, которые могут этим заниматься, достаточно ограничено. Вряд ли это всего одна группа людей, но вряд ли их также больше трех-четырех: этот вид мошенничества требует слишком специфических навыков, глубокой образованности и хорошей интегрированности в суперзакрытый мир коллекционеров и дилеров.

Газета обратилась за комментариями к участникам скандального дела.

Наталья ШКУРЕНОК

Андрей ВАСИЛЬЕВ: «Мне кажется, Баснер кого-то выгораживает»

В контексте уголовного дела есть две даты, которые имеют, по-моему, особенное значение: в 2007 году Елена Баснер заказала в отделе редкой книги РНБ экземпляр «Моего журнала для немногих» Бурцева за 1914 год и сделала фото этой работы, которая в журнале называлась «В ресторане». А в феврале 2009 года некий человек принес в Центр имени Грабаря ту самую работу, которую мне потом продали, и оставил ее там на экспертизу. Экспертизу делали почти четыре месяца, это оказалась подделка, но человек, забиравший картину 18 июня, отказался взять официальное заключение. А уже 6 июля Елена Баснер фотографирует эту работу у себя в квартире, 10 июля мне звонит Шумаков, говорит, что у него есть неизвестная до сих пор работа Бориса Григорьева, и пересылает фотографии - фото из журнала за 1914 год и фото, сделанное четыре дня назад. Шумаков уверяет, что картина из старого петербургского собрания, что там есть еще несколько работ Григорьева, и если я не соглашусь, ее увезут в Москву

- Почему вы не заказали экспертизу неизвестной вам работы?

В моей коллекции много работ, и я никогда не проводил экспертизу. У этой работы был безупречный провенанс (происхождение. - Прим. ред.), на мой взгляд, картина происходила напрямую из коллекции Бурцева через Николая Тимофеева, которого я знал лично. Вы думаете, что на аукционах Кристи и Сотбис все работы сопровождают экспертизы? Там есть самое важное - провенанс и джентльменское соглашение. Я могу привести вам массу примеров фальшивок, снабженных официальными экспертизами.

- Вы не знали, что в Русском музее хранится такая же работа?

Не знал, потому что музей никогда до того ее не выставлял. Во время следствия Елена Баснер тоже заявляла, что не знала о существовании такой работы в Русском музее, хотя она принимала и описывала коллекцию Окунева, из которой работа поступила в музей в начале 80-х годов. Не знала Тамара Галеева, искусствовед из Екатеринбурга, работавшая над большой монографией по Борису Григорьеву, - это тоже стало известно из показаний в ходе следствия.

- Почему вы молчали до 2011 года?

После возвращения с московской выставки я несколько раз разговаривал с Шумаковым, он меня уверял, что работа подлинная, а эксперты не правы. Только когда пришли документы от Грабаря, он признался, что получил работу от Баснер. Я был страшно возмущен: мы с ним договаривались, что я никогда не возьму работу от дилера или музейного искусствоведа. И попросил вернуть деньги, Шумаков передал - деньги возвращать не будут, а мне советуют сделать экспертизу в Русском музее.

- Почему у вас возникли сомнения относительно Русского музея?

Когда я увидел двойника моей работы в каталоге выставки Григорьева, то начал спрашивать у сотрудников музея, что они думают о моей вещи? Все сказали - выдающаяся работа, все в порядке! А когда картина была на экспертизе, они начали говорить другое: да, вещь старая, десятых годов, но это не Григорьев. Потом я получил черновик экспертизы, где была фраза: «При внешнем сходстве пигментов с эталонными работами Григорьева использованы другие по составу пигменты, не противоречащие десятым годам XX века». Это не имеет никакого отношения к науке! Позвонил в музей и рассказал об экспертизе Центра Грабаря, и этот фрагмент исчез из окончательного текста официальной экспертизы. Перед тем как написать заявление в полицию, пришел к Баснер: Лена, у меня нет другого выхода. Она уверяла, что у меня - подлинник, подделка - в Русском. Я ответил: если вы хотите, чтобы ситуация оставалась в рамках человеческой истории, скажите, кто хозяин картины, дальше буду разбираться сам.

Я же был уверен, что это не ее картина! Но Лена отказалась. Я написал заявление в полицию, началось следствие. В ходе расследования Баснер назвала имя владельца - Михаил Аронсон, гражданин Эстонии. Аронсон приезжал в Петербург, написал в полиции заявление, что картина его, что досталась от бабушек-дедушек. Я потом пытался найти его в Таллине: хотел услышать от него историю картины. Не нашел, но меня познакомили с полицейскими, которые сталкивались с ним. Они сказали только, что Аронсон несколько раз сидел в тюрьме. Большей информацией о нем не располагаю. В конце сентября 2011 года я получил из прокуратуры отказ от возбуждения уголовного дела, и начались мои мытарства.

- Почему так долго тянулось следствие?

В частном разговоре следователи открыто мне говорили: ваше дело или никогда не будет возбуждено, или не выйдет из района, потому что у Баснер очень влиятельный адвокат. Действительно, адвокат Лариса Малькова была много лет начальником следствия Центрального района Петербурга.

- Говорят, что у вас хорошие связи с Бастрыкиным?

Чего мне только не приписывают! Просто летом 2013 года я прочитал в интернете, что Бастрыкин проводит в Петербурге прием граждан. Пришел, Бастрыкин посоветовал написать заявление о передаче дела из МВД в ГСУ СК. Несколько раз общался со следователями, последний раз - в декабре 2013 года. И только 31 января 2014-го узнал, что Елена Баснер арестована.

Есть подозрение, что вся эта история раскручена следователями при вашем непосредственном участии, чтобы «искусствоведы в погонах» получили право контролировать музеи, экспертизу…

По-моему, государственная машина, даже на самом высоком уровне, редко работает стратегически, только в тактическом режиме, решая конкретные задачи. То, что эта история может обрасти какими-то политическими коннотациями, я не исключаю. Важно другое: Елена Баснер НЕ выступала как эксперт и ее НЕ судят за ошибочную экспертизу. Ей предъявляют обвинения в посредничестве в этой мошеннической цепочке.

Мне ее безумно жалко - она разрушает свое имя, репутацию, и я не могу понять, зачем. Возможно, она кого-то выгораживает? Мне кажется, что реальный виновник находится в непосредственном окружении Баснер.

Лариса МАЛЬКОВА, адвокат Елены Баснер:

Васильев и Шумаков - не новички на арт-рынке. Поэтому мне сложно представить себе, что господин Васильев выложил Шумакову 250 тысяч долларов просто за картинку, которая ему понравилась. Мы думаем, что он показывал работу искусствоведам, Шумаков, как мы предполагаем, обращался к специалистам, и все они пришли к выводу, что картина подлинная. Михаил Аронсон, владелец картины, обратился к Баснер, потому что она - официальный эксперт аукционного дома Bukowskis по русскому искусству, на сайте есть ее телефон. Он позвонил, приехал в Петербург, они встретились, картина ей очень понравилась. Вместе с ней ее смотрела сотрудник Русского музея Юлия Солонович, и ей работа тоже понравилась. Если говорить о перспективах дела, мне они представляются на данный момент туманными.

Евгения ПЕТРОВА, зам директора Русского музея:

С Еленой Баснер мы расстались в 2003 году, она ушла по собственному желанию: у нас были расхождения по поводу творческой свободы научных сотрудников Русского музея, больше я ничего комментировать не буду. Но в комментариях прессы к аресту Елены Баснер сразу же появилось множество неточностей и фантазий: во-первых, она никогда не была экспертом Русского музея, у нас даже должности такой нет. И что значит «эксперт мирового уровня»? У нас достаточно специалистов, чья квалификация не ниже, чем у Елены Вениаминовны, научной работой занимаются многие сотрудники разных отделов. Во-вторых, совершенно не понятно, с какой стороны ко всей истории прицеплен Русский музей и почему. Думаю, потому, что без Русского музея было бы не так интересно об этом рассказывать. Домыслы, что копию якобы создали в Русском музее, несостоятельны: Григорьев написала эту работу в 1913 году, Окунев купил ее в антикварном магазине в 1946 году - за это время ее могли скопировать сколько угодно раз. Между 1946-м и 1983-м, когда она была передана в Русский музей, ее тоже могли скопировать - частные владельцы и тогда выдавали свои работы на выставки, каталоги делались далеко не всегда, ничего не фиксировалось. Экспертизу своей работы музей провел тогда же, когда Васильев сдал к нам свою работу. Вокруг этой истории взбито много грязной пены: нужно разбираться с ее участниками, а не обсуждать Русский музей.

Ирина КАРАСИК, доктор искусствоведения:

С Еленой Баснер мы дружим больше 30 лет, 25 из них вместе работали в Русском музее, часто занимались одними и теми же проектами. Она высококлассный специалист, пользуется бесспорным авторитетом в научной среде, что лишний раз подтвердило количество и качество писем в ее защиту. Лена ярко проявила себя в разных областях нашей профессии: научные статьи и доклады, публикации архивных материалов, кураторская, экспертная, преподавательская деятельность, сценарии фильмов, популярные лекции. Без ее трудов, многие из которых становились открытиями, невозможна сегодня историография русского авангарда. Елене Баснер принадлежит ведущая роль в изучении и истолковании позднего творчества Казимира Малевича. Именно она, развив идею Шарлотты Дуглас о необходимости пересмотра системы авторских датировок, окончательно расшифровала мистификацию художника, обосновала и закрепила убедительную хронологию. В 1999 году в Русском музее прошла успешная защита ее кандидатской диссертации «Живопись К.С. Малевича позднего периода (феномен реконструкции художником своего творческого пути)». Лена причастна к самым знаковым выставкам Русского музея. Ее усилиями и под ее руководством в Петербурге создан Музей истории петербургского авангарда (Дом Матюшина). И в жизни, и в профессии я не знаю более честного, независимого, бескорыстного и внимательного к другим человека. Все действия, о которых говорит Васильев, совершались без документов, мнение о подлинности картины было устным. Покупателям никто рук не выкручивал. Никакой экспертизы перед покупкой не проводилось. В чем криминал? Здесь могла быть только ошибка.

Михаил КАМЕНСКИЙ, генеральный директор аукционного Дома «Sotheby"s Россия и СНГ»:

Эта ситуация - экстраординарная для нашей художественной жизни: у нас практически не возбуждаются судебные дела по фактам продажи фальсификаций произведений искусства. Эта история - следствие процессов, уходящих корнями в 60-е годы, когда вырос интерес к русскому авангарду, к собирательству русских икон: русский авангард и русская икона оказались теми условными художественными валютами, которые конвертировались в мире. Был поток контрабанды, очень скоро возникло большое число мастеров фальсификаций. В конце 1990-х - начале 2000-х годов наш внутренний рынок по своей емкости, аппетитам и страстям быстро превзошел потребности зарубежного рынка - и поток подделок еще вырос.

Среди экспертов, работающих в сегменте рынка авангардного искусства, немало людей достойных, знающих и порядочных, но они оказались марионетками в руках тех, кто им приносил подделки в течение многих десятилетий. Елена Баснер - человек, знающий вещи, предметы, фонды. Но когда эксперт выступает одновременно и автором заключения, и посредником, получающим прибыль, могут возникнуть вопросы морального и криминального характера. Кстати, гонорар эксперта всегда существенно меньше, чем доля от участия в сделке.

Нам, работающим в Доме «Сотбис», сплошь и рядом приходится сталкиваться с предметами, вызывающими вопросы. Обычно мы сразу отказываемся от таких вещей. Бывает, что просим доказательств. Если сомнений в провенансе нет, как правило, экспертизу не спрашивают. Но если после покупки возникают серьезные подозрения, мы проводим экспертизы, если сомнения подтверждаются, возвращаем деньги. Елена Баснер, Андрей Васильев, Русский музей - это имена, к которым я неравнодушен, судьбы этих организаций и людей - судьбы нашей культуры. Но, к сожалению, все дошло до такого градуса, что взрыв должен был случиться.

Бывшая сотрудница Русского музея отдана под суд за продажу поддельной картины русского авангардиста

В Санкт-Петербурге перед судом предстанет бывшая сотрудница Русского музея, которой инкриминируется продажа ​за четверть миллиона долларов поддельной картины художника-авангардиста, чей оригинал на самом деле хранится в музее, сообщает пресс-служба СКР.

59-летняя искусствовед Елена Баснер обвиняется в совершении преступления по ч. 4 ст. 159 УК РФ (мошенничество в особо крупном размере, совершенное группой лиц по предварительному сговору).

По версии следствия, летом 2009 года Баснер вступила в сговор с издателем Леонидом Шумаковым (он сейчас находится в розыске) и подтвердила коллекционеру Андрею Васильеву подлинность картины русского художника-авангардиста начала ХХ века Бориса Григорьева "В ресторане" (1913 год). При этом, как считают следователи, искусствовед достоверно знала, что полотно является копией, а оригинал картины находится в Государственном Русском музее. Баснер получила от Васильева $250 000 и распорядилась ими по собственному усмотрению.

В 2011 году выяснилось, что картина является подделкой. Васильев подал гражданский иск к Шумакову, однако проиграл суд за истечением сроков давности.

После задержания искусствоведа с петицией в ее защиту выступили российские и зарубежные коллеги. "Елена Вениаминовна Баснер заслужила безграничное уважение коллег не только научными изысканиями, но и своей честностью и принципиальностью в экспертном сообществе ", – говорилось в обращении. Коллеги Баснер просили суд избрать ей меру пресечения, не связанную с лишением свободы. Отметим, что с 5 февраля 2014 года искусствовед находится под домашним арестом. Ей грозит до 10 лет лишения свободы со штрафом до 1 млн руб.

Уголовное дело с утвержденным обвинительным заключением в ближайшее время будет направлено в суд для рассмотрения по существу.

Следователи будут обжаловать приговор.

Эта история уходит корнями в 2009 год. Тогда, как считает следствие, некие неустановленные лица и гражданин Эстонии Михаил Аронсон решили продать копию картины авангардиста Бориса Григорьева «В ресторане». Экспертом должна была выступить известный петербургский искусствовед Елена Баснер. Посредником стал издатель Леонид Шумаков. Покупатель на полотно размером 50×70 см нашелся довольно быстро — им стал местный коллекционер Андрей Васильев. Сумма сделки составила около 8 млн рублей.

Три года спустя Васильев на выставке в Москве узнал от других экспертов, что картина не является подлинной, а оригинал произведения находится в запасниках Русского музея.

Факт подделки позднее подтвердили эксперты. По их мнению, красочный слой на картине Григорьева не совпадает с оригиналом, на полотне также были выявлены значительные поздние вмешательства. Удивило экспертов и использование карандашей вместе с пастелью.

В январе 2014 года петербургские следователи возбудили дело по факту мошенничества при продаже поддельной картины «В ресторане». Его фигурантами стали Михаил Аронсон и Елена Баснер. Если первому удалось избежать уголовной ответственности ввиду того, что он находился в Эстонии, то к искусствоведу судьба была не столь благосклонна. Баснер задержали и поместили под стражу.

По мнению следователей, искусствовед прекрасно знала, что оригинал картины хранился в запасниках Русского музея и, пользуясь своим авторитетом, решила принять участие в продаже подделки.

В ходе обыска в квартире у Баснер изъяли все компьютеры и ноутбук. Впоследствии их осмотрел следователь. На ноутбуке он нашел папку со словом «Григорьев», внутри — фотографию той самой картины.

Суд по делу Баснер неизменно сопровождался повышенным вниманием прессы, а также сообщества искусствоведов и коллекционеров. Перед судьей Анжеликой Морозовой стояло множество вопросов. Имеет ли эксперт право на ошибку? И, если допустил ее, сделал ли он это злонамеренно? Ведь, с одной стороны, Баснер — искусствовед с огромным опытом, с другой, как утверждали некоторые свидетели, картины Григорьева типологически похожи, а значит, их не так сложно спутать.

Сама Елена Баснер на слушаниях утверждала, мол, известие о том, что рисунок является поддельным, стало для нее настоящим ударом. Якобы она была уверена в подлинности картины, а произошедшее стало следствием обычной ошибки. По словам Баснер, картину ей привез лично Аронсон и полотно произвело на нее «прекрасное впечатление».

К тому же у искусствоведа сложилось ощущение, что она где-то видела это произведение. В своей ошибке Баснер убедилась лишь в кабинете у следователя, когда увидела обе работы — и подлинную, и поддельную.

Государственное обвинение и коллекционер Васильев настаивали — Баснер вовсе не ошиблась. Потерпевший на одном из заседаний заявил, что имя человека, стоявшего за продажей поддельной картины «В ресторане», было неизвестно до последнего момента.

«Я не знал, что за продажей стояла Баснер. Если бы я знал это, то совершенно точно не стал бы приобретать эту картину, поскольку у меня к ней не было доверия», — подчеркнул Васильев.

На оглашении приговора в здании Дзержинского районного суда Петербурга изначально ожидалось столпотворение. Предчувствие не подвело — корреспондент «Росбалта» насчитал в зале судьи Анжелики Морозовой около полусотни человек. Интрига держалась больше часа. Наконец, Морозова произнесла: «Оценив совокупность доказательств, суд приходит к мнению о невиновности Баснер Елены Вениаминовны». На лицах присутствующих заблестели улыбки, раздались хлопки, у пары человек на глазах проступили слезы. Судья же продолжала.

«Органы следствия исходят из допущения, что подсудимая безусловно была осведомлена о том, что оригинал находится в фондах Русского музея. Комиссия (около 20 лет назад) упаковала 366 рисунков, и один из реставраторов обратил внимание на картину, поскольку упаковка была деформирована. Баснер же, скорее всего, не знала о ее существовании. Непреложной истиной является и то, что Баснер не исследовала данный рисунок», — резюмировала Морозова.

Доказательства стороны обвинения, по мнению судьи, носят противоречивый характер. Баснер, которая не являлась инициатором продажи полотна, при оценке картины якобы руководствовалась субъективным впечатлением.

«Несомненно, сделка была выгодна для нее как для посредника, но следствие не представило доказательств того, что деньги ею были получены», — подчеркнула судья.

Баснер оправдана в связи с отсутствием в ее действиях состава преступления. В гражданском иске Васильеву на сумму 16 млн рублей отказано.

Как только чтение приговора было окончено, группа поддержки Баснер бросилась поздравлять оправданную. Но известного искусствоведа в зале уже не было. Елена Вениаминовна вовсю бежала по улице, вслед за ней — большая группа журналистов.