Архитектурная символика храмов! Символы, знаки, эмблемы - архитектура

архитектура

Рассмотрение архитектуры в качестве системы знаков предполагает наличие "значения», то есть семантического измерения архитектуры. Это противоречит рассмотрению архитектуры исключительно с точки зрения функциональ­ности или формальной эстетики.

Для Эко (1968) архитектура базируется на конвенциональных пра­вилах, или кодах, так как архитектурные элементы есть "сообщение возможной функции" и в том случае, когда эта функция не реализу­ется. Даже явно ориентированные на выполнение определенной функ­ции архитектурные элементы, согласно Эко, представляют в первую очередь культурное образование.

Наряду с историко-архитектурной позицией, согласно которой значение архитектурных элементов выводится из исторических кодов, существует подход к семантике архитектурного знака, состоя­щий в анализе вербальных описаний, исходящих от "реципиентов" архитектурного сообщения. Так, Крамлен (1979) с помощью метода семантического дифференциала определяет значения, которые свя­зывают с архитектурными объектами потребители, а Эко (1972) вы­водит из описании "колонны" семантические компоненты этого архи­тектурного элемента. Подробно о семантике архитектуры пишет Бродбент (1980).

Бихевиористская модель Морриса. Модель архитектурного знака в категориях биохевиористской семио­тики Морриса формулирует Кениг (1964, 1970). С этих позиций архитектурный знак - это подготовительный стимул, который имеет следствием реакцию - определенный тип поведения. В качестве денотата этого знака Кениг описывает (1964) способ поведения потребителей.

Диалектическая модель Соссюра. В противоположность этой пози­ции Скальвини (1971) ссылается на соссюровскую модель знака как единства означающего и означаемого. Де Фуско (1971) связывает обе стороны этой знаковой модели с категориями "внешнее и внут­реннее пространство". Эко (1968) критикует триадическую модель архитектурного знака Пирса, Огдена и Ричардса, поскольку, по его мнению, в архитектуре невозможно провести различие между материальными носителями (символом, по Огдену и Ричардсу, или означаю­щим, по Соссюру) и знаковым объектом (референтом, согласно Огдену и Ричардсу), так как оба единства соотносятся с одной и той же физической реальностью. Эко (1972) развивает свою концепцию знака, используя введенные Елъмслевом различия между планом со­держания и планом выражения субстанции и формы и вводя дифферен­цированное различие между денотацией и коннотацией. Архитектурные морфемы, единства плана выражения соподчинены архитектурным семемам - единицам плана содержания. Семемы этих морфем состав­ляются из более мелких семантических компонентов, которые Эко описывает как архитектурные функции (денотативные - физические функции, коннотативные - социо-антропологические). Единства плана выражения также могут члениться на более мелкие морфологические компоненты.

Триадическая модель Пирса. Триадическая знаковая модель и ти­пология знаков Пирса послужили основой дальнейших разработок ар­хитектурной семиотики (Кифер, 1970; Арин, 1981) и семиотической архитектурной эстетики (Дрейер, 1979) в рамках штутгартской шко­лы (Бензе, Вальтер). В архитектурной семиотике также находит применение тезис Пирса о неограниченном семиозисе (Эко 1972) и близкий ему тезис Барта (1967) об отсутствии окончательных сиг­нификатов (означаемых). Если денотацию обозначить как имеющий границы первичный сигнификат (означаемое) (Эко, 1968), то из по­стулата о неограниченном семиозисе следует принципиальная без­граничность коннотации архитектурного знака (Эко 1972). В дис­куссии о денотации и коннотации архитектурного знака (Дорфлес 1969, Эко 1968, Зелигман 1982, Скальвини, 1971, 1979), которые эти понятия сводят к дихотомии тектонического и архитектониче­ского, ставится, прежде всего, проблема разграничения коннотативного и денотативного значения в архитектуре. У Эко (1972) это разграничение соответствует различию между архитектурными пер­вичными и вторичными функциями: например, хилое здание денотирует первичную функцию "использование" (Эко, 1968) и коннотиру-ет через вторичные функции (исторические, эстетические и антропо­логические) "идеологию" жилища (Эко, 1968). Проблему "архитекту­ра как идеология" обсуждают также Агрест и Гандельсонас (1977).

Функции архитектуры. Функциональный ана­лиз архитектуры в семиотическом аспекте одним из первых пред­принял Мукаржовский (1957), который описывает четыре функциональных горизонта постройки:

1) непосредственная функция (ис­пользование),

2) историческая,

3) социоэкономическая и

4) индивидуальная, которая содержит всевозможные отклонения от других функций.

Этим специфически архитектурным функциям противопоставляется функция эстетическая, так как эта функция, согласно Мукаржовскому, состоит в превращении архитектуры в самоцель, что диалектически отрицает остальные функции (см. у Мукаржовского тезис об автономии эстетического знака). В продолжение соображений Мукарковского и в связи с традициями семиотического функционального анализа Шиви (1975) и Прециози С1979) применяют к архитектурному анализу модель Якобсона, состоящую из шести семиотических функций. При этом Прециози постулирует следующие архитектурные корреляты к функциональной модели Якобсона (1979)

1).референциальная функция (архитектурный контекст), по Якобсену, это должно быть внеархитектурное отношение;

2) эстетическая функция (архитектурное формообразование);

3) метаархитектурная функция (архитектурные аллюзии, "цитаты", Уиттик, 1979);

4) фетическая функция (территориальный аспект здания);

5) экспрессиивнял функция (самовыражение владельца в постройке) и

6) эмотивная функция, определяемая в процессе использования.

Архитектура как знаковая система . Первые попытки описания архитектуры как знаковой системы были предприняты на основе аналогии с языковой системой. Несмотря на критику этого направления (Дорфлес 1969, Прециози 1979), которая; особенно справедлива там, где эта аналогия связана с ложным пониманием семиотических категорий (Агрест и Гандельсонас, I973}, эти попытки представляют интерес для прикладной семиотики.

В подробной дискуссии Бродбент, Бейрд и Дорфлес (1969) обсуждают вопрос, состоит ли знаковая системе архитектуры из заранее данного языка (langue) , правила которого реализуются в творчестве отдельных архитекторов в качестве речи parole). Шиви (1973) идет в этой аналогии так далеко, что вычленяет архитектуные идиолекты, диалекты, социолекты и даже "языковые барьеры". К общим свойствам системы, описываемой по аналогии с языковой системой, относят синтагматические и парадигматические отношения между архитектурными элементами (Бродбент, 1969; Кениг, 1971), а также иерархическую структуру архитектуры как знаковой системы. Как аналог языка исследуется процесс создания архитектурного проекта, что приводит к попыткам создания "генеративной грамматики архитектуры" (по модели Хомского (Крампен, 1979; Гиока, 1983).

Структуры и уровни кодов . Вопрос о вычленении минимальных значимых единиц и более крупных сегментов в структуре семиотического кода является основным для лингвистических и семиотических концепций. Исходной моделью для множест­ва интерпретаций послужила модель языковых уровней лингвиста Мартине. Попытка переноса этой модели на неязыковые коды приво­дит к нескольким модификациям.

Для Мартине (1949, I960) принцип двойного членения (кодиро­вания) является отличительным признаком естественных языков, от­личающим их от языков животных. Этот принцип состоит в том, что всякий язык состоит из двух различных типов минимальных единиц.

На первом уровне это единицы, несущие значение (монемы), на втором - единицы, с помощью которых различаются значения - фонемы. Два уровня далее членимы. Так, комбинации монем объединяются в предложения, а комбинации фонем - в монемы с помощью определеных правил. Комбинация монем в лексемы, предложения и текст, гласно Мартине, не означает перехода на второй уровень. Более того, в первом уровне членения он видит всего лишь комбинации однородных элементов, так как "качественный прыжок" от монемы к фонеме невозможен в пределах одного уровня.

Двойное членение языка объясняет введенный Мартине принцип экономии языковые системы: если бы не было второго уровня, то каждой новой монемы должен быть создан совершенно новый языковый знак. Язык был бы неэкономным. Благодаря же наличию второго уровня возможно в результате комбинации или замены фонем давать тысячи монем или лексем.

В широкой дискуссии о возможности переноса модели Мартине на неязыковые системы приняли участие многие лингвисты и искусствоведы. По отношению к архитектуре эти идеи были развиты Прието (1966) и Эко (1968). Прието предлагает в невербальных системах вычленять три семиотических единства: фигуры, знаки и семы. Фигуры не обладают фиксированным значением, соответствуют фонемам естественного языка или знаковым элементам в теории информации и образуют второй уровень членения. На первом уровне знаки соответствуют монемам, а семы - полноценному высказыванию или предложению. Эко перенёс ее модель Мартине на архитектуру, в сочетании с моделью знака Соссюра, создав теорию первичных и вторичных функций. В целом модель двойного кодирования выглядит следующим образом:

Возможность двойного членения архитектурной знаковой системы обосновывают наряду с Эко (1968) Кениг (1970, 1971) и Прециози (I979). Последний постулирует иерархическое строение архитектуры как знаковой системы по аналогии со всеми уровнями языковой системы. Как смыслоразличительные единства эта модель охватывает дистинктивные различительные признаки, формы (по аналогии с фонемой) и шаблоны (по аналогии со слогом). Смыслонесущие единства Прециози называет (I979) фигурами (по аналогии с морфемой) и клетками, или элементами (по аналогии со словом). "Матрица" рассматривается как аналог к фразе, структурные связи - как грамматика.

Город как текст . Аналогию между городом и зна­ковой системой языка Соссюр провел еще в 1916 г. Барт (1967), Шоае (1972), Трабант (1976) и другие исследовали системные отно­шения и семантические структуры, которые допускают описание го­рода как языка или текста. В дискуссии о семиотике города Шоае прослеживает процесс семантической редукции городского пространства от средневековья до модерна, в то время как Ледру (1973) утверждает отличие современной городской коммуникации от комму­никации прошлых эпох. Фоке (1973) выводит структурную семантику города из суждений жителей о своем городе.

Исследование урбанистической семиотики путем анализа вторич­ных функций архитектуры (нечто вроде "архитектуры общения") осу­ществляется под руководством Бензе (1968), Кифера (1970).

Архитектурная семиотика и практика . Не все результаты архитектурной семиотики допускают применение на практике. Архитекторы видят практическую пользу семиотики в "преодолении кризиса методологии проектирования" (Шнейдер, 1977), или "выходе из наивного функционализма" (Зипек, 1981). Вопрос о том, что семиотика архитектуры развивающаяся и перспективная область знания, не дискутируется.

Проксемика: семиотика пространства

Создатель проксемики - английский антрополог Эдвард Холл (I9G3). Введенное им понятие предусматривает научную программу проксемики, исследование специфических культурных систем и сте­реотипов осознания пространства и поведения в пространстве. В качестве науки о поведении проксемика связана с обширной обла­стью исследований невербальных коммуникаций, а сама, в свою оче­редь, важна для архитектуры, поскольку занимается культурными стереотипами восприятия пространства.

Э. Холл изложил свою научную программу в двух, популярных, однако оказавших существенное влияние на развитие семиотики пространства, книгах: "Язык молчания" (1959) и "Скрытое измерение" (1966, 1969, 1976), а также в "Справочнике по проксемике" (1974).

В работах Холла содержится множество определений проксемики.

Проксемика исследует:

1) неосознанное структурирование человеческого микропространства - дистанцию между человеком в его повседневной деятельности и организацией пространства в домах, зданиях и городе (1963);

2) возможности изучения человека, оценивая образцы его поведения, зависящие от различной степени межперсональной близости;

3) человеческое использование пространства как специфической культурной манифестации;

4) человеческое восприятие и использование пространства;

5) прежде всего неосознанные конфигурации дистанции.

На основе проведенного анализа Холл предлагает классификацию категорий пространства и дистанции, а также измерение восприятия пространства.

1. Жесткие конфигурации материально детерминированы, в особенности архитектурными и градостроительными данными. Это анализ из области семиотики архитектуры.

2. Полужесткие состоят из потенциально подвижных единиц человеческого окружения (например, мебель и предметы интерьера). Они выступают изолированно или стимулируют какую-либо деятельность.

3. Неформальные, или динамические, конфигурации пространства касаются дистанции между двумя участниками социальной коммуникации. Анализ межличностной дистанции требует ее разбивки на отдельные области. Предлагается различать четыре области дистанции.

1. Интимная дистанция –

от 15 см до 40 см

от 0 до 15 см - I фаза

от 15 до 40 см - П фаза

2. Личная дистанция

от 45-75 см - ближняя дистанция

от 75-120 см - дальняя дистанция

3. Социальная дистанция

от 1.20 м до 2.00 м - I фаза

от 2.00 м до 3.50 м – П фаза

4. Официальная (общественная) дистанция

от 3.50 - до 7.50 м- Ш фаза

свыше 7.50 м - 1У фаза

В новейших исследованиях разрабатываются новые эмпирические методы анализа дистанций коммуникации (Форстон, Шерер).

1. Положение тела в пространстве и пол (женщина, стоит)

2. Положение в пространстве относительно друг друга (лицо к лицу)

3. Потенциальная возможность взаимодействия, досягаемость ("дистанция контакта", "вне досягаемости»)

4. Тактильные коды: форма и интенсивность прикосновения

5. Визуальные коды; обмен взглядами

6. Термические коды: восприятие температуры

7. Коды обоняния: восприятие запахов

Эмпирическую существенность этих категорий доказал Уотсон (1970) в исследовании социальных различий в международных сту­денческих группах.

Сам Холл не имел в виду приложение своих идей в семиотике, однако его опыт переноса лингвистических моделей на системы не­вербальных коммуникаций обнаруживает целый ряд семиотических аспектов. В рамках семиотики идеи Холла развили У.Эко (1968) и Уотсон (1974).

Если говорить о функциональном анализе, то целью проксемики является исследование различных культурных кодов пространствен­ного поведения. Единицами этой семиотической системы являются проксемические знаки, а их составляющими - проксемы. Наряду с областями дистанции и категориями восприятия пространства (об­мен взглядами или модус соприкосновения) существуют потенциаль­ные проксемы, которые могут изменить означаемое. Как система знаков и значимых единств проксемический код обладает двойным членением.

Семантика проксемического знака исследована очень слабо.

Как правило, культурное значение проксемических норм не осознается человеком, однако осознается их нарушение. Поэтому основным методом анализа является исследование прагматических си­туаций с позиций вычленения проксемических знаков, значение же этих знаков должно описываться в ценностных категориях, которые неопределенны и трудно установимы. Для архитектуры проксемика может дать полезные данные относительно функционального поведения человека в пространстве.

Наряду с двойным членением системы проксемики обнаруживают и другие аналогии с языковыми системами (продуктивность, произвольность, замещение, культурная традиция и т.п.). Программа исследования пространства, предложенная Холлом, предполагает анализ коммуникативных функций пространства, которые в известной степени предопределяют невербальное поведение человека, а также ис­следует проблему репрезентации пространства в языках искусства.

Исследования коммуникативных функций пространства, проводи­мые Холлом (1966) и Уотсоном (1970), находятся прежде всего в области сравнительной антропологии. Так, доказанным является тот факт, что существует различия в осознании и восприятии пространства у немцев, англичан, японцев, северных и южных американцев, арабов. Далькейшие исследования (Халер, 1978) показали что на восприятие пространства влияют такие факторы, как возраст, пол, психические особенности личности. Эти исследования дали толчок развитию такой научной дисциплины, как психология среды и, что особенно интересно для архитектуры, территориального поведе­ния человека, животного (которые, кстати, обнаруживают гораздо больше сходных моментов, чем можно было предположить).

Территориальное поведение человека выражается в форме личных пространств, маркированных невидимыми признаками поля, существую­щего вокруг человеческого тела, а также в виде мест и территорий, которые личность воспринимает временно или постоянно как "собственные"" и к защите которых она готова. В широком смысле террито­риальное поведение определяется положением человека в социальной группе, где его статус или лидирующее положение может быть представлено в материальной форме. Например, нахождение за столом президиума свидетельствует о руководящей роли личности в социальной группе (Зоммер, 1968; Хэнли, IS77).

Лиман и Скот (1967) различают 4 типа человеческих территорий:

· общественные (улицы, площади, парки),

· связанные с местом житель­ства (рестораны, школы, административные здания),

· территории об­щения (места собраний),

· личные - личное пространство индивида, связанное с местонахождением в пространстве.

Неофициальные тер­ритории подразделяются на первичные и вторичные. Первые принадлежат владельцу и тщательно огораживаются, вычленяются. Вторые - доступны для других.

Владелец территории маркирует ее различными знаками. Индексальное маркирование - стены, заборы, вывески, наименования; для вторичных территорий - места заседаний, столы, одежда, жес­ты, способ общения с соседом. Эти знаки означают также предостережение против нарушения территории. Для самого владельца его территория - достаточно сложный знак, имеющий множество индивидуальных значений: престиж, власть (дом, автомобиль, бюро), эмоциональные связи с личным пространством (любимая комната, кресло), неосознанные значения, исследуемые психоаналитическими методами. При нарушении личной территории владелец применяет различные способы защиты, вплоть до изгнания нарушителя.

Эта интересная и малоисследованная область невербальные коммуникацкй (включая также анализ географических пространств) имеет к архитектуре гораздо больше отношения, чем к живописи или литературе.

По количеству куполов храмы делятся на:

Одноглавый храм: купол знаменует собой единство Бога, совершенство творения.
Двуглавый храм: два купола символизируют два естества Богочеловека Иисуса Христа, две области творения (ангельскую и человеческую).
Трехглавый храм: три купола символизируют Пресвятую Троицу.
Четырехглавый храм: четыре купола символизируют Четвероевангелие, четыре стороны света.
Пятиглавый храм: пять куполов, один из которых возвышается над другими, символизируют Иисуса Христа и четырех евангелистов.
Семиглавый храм: семь куполов символизируют семь Таинств Церкви, семь Вселенских Соборов, семь добродетелей.
Девятиглавый храм: девять куполов символизируют девять чинов ангельских.
Тринадцатиглавый храм: тринадцать куполов символизируют Иисуса Христа и двенадцать апостолов.
Двадцать пять глав могут быть знамением апокалиптического видения престола Святой Троицы и двадцати четырех старцев (Откр. 11, 15-18) или обозначать похвалу Пресвятой Богородице, в зависимости от посвящения храма.
Тридцать три главы - число земных лет Спасителя.

Количество глав храмов связано с посвящением главного престола храма, а также часто и с количеством престолов, соединенных в одном объеме.

Форма куполов:

Сферическая форма византийских куполов символизирует вечность.

Шлемовидная форма символизирует духовную брань (борьбу), которую Церковь ведет с силами зла.Шлемовидные и сферовидные купола выполняют роль крыши. Шлемовидный купол, архитектурный стиль запада, на Руси не прижились.

Форма луковицы символизирует - символ пламени свечи, обращающий нас к словам Христа: "Вы - свет миру"."Наша отечественная луковица воплощает в себе идею глубокого молитвенного горения к небесам, через которое наш земной мир становится причастным к потустороннему богатству. Это завершение русского храма – как бы огненный язык, увенчанный крестом и к кресту заостряющийся». Е.Н. Трубецкой.

Купола-зонтики разделены на сегменты ребрами, расходящимися от центра к основанию купола.

Шатер. Шатром в архитектуре называется завершение башен, храмов в виде четырехгранной или восьмигранной пирамиды. Геометрическая форма восьмигранного шатра, в плане образующая подобие восьмиконечной Вифлеемской звезды, позволяет истолковывать такие храмы как образ Богоматери. Шатровые купола были запрещены церковными властями еще в начале 17 века.

Цвет купола также важен в символике храма.

Золото - символ небесной славы. Золотые купола были у главных храмов и у храмов, посвященных Христу и двунадесятым праздникам. Золочение куполов - чисто православная традиция, которая не встречается у других конфессий. В этой кажущейся расточительности есть своя нерушимая логика. Для православного человека золото в первую очередь является символом вечности, нетления, царственности и небесной славы. Недаром одним из даров, принесенных волхвами младенцу Иисусу, было именно золото.

Купола синие со звездами венчают храмы, посвященные Богородице, потому что звезда напоминает о рождении Христа от Девы Марии.

Зеленые купола венчают храмы, посвященные Святой Троице, потому что зеленый - цвет Святого Духа. Или же храмы, посвященные святым (эти купола могут быть и серыми/серебряными)

Черные купол встречается в монастырях – это цвет монашества.

Необычная форма и яркая раскраска куполов, как, например, у храма Спаса-на-Крови в Санкт-Петербурге, говорит о красоте Небесного Иерусалима.

При входе в храм снаружи устраивается паперть - площадка, крыльцо.

Главнейшая часть храма - это алтарь, место святое, поэтому в него не позволяется входить непосвященным. Алтарь означает небо, где обитает Бог, а храм - землю. Самое важное место в алтаре - престол - особо освященный четырехугольный стол, украшенный двумя материями: нижней - белою из полотна и верхней - из парчи. Считается, что на престоле невидимо присутствует сам Христос и потому касаться его могут только священники.

Алтарь отделяется от средней части храма особою перегородкою, которая уставлена иконами и называется иконостасом.

В иконостасе имеются три двери, или трое врат. Средние врата, самые большие, помещаются в самой середине иконостаса и называются Царскими Вратами, потому что через них Сам Господь Иисус Христос, Царь Славы, невидимо проходит в Святых Дарах. Через царские врата никому не разрешается проходить, кроме священнослужителей. У царских врат, со стороны алтаря, висит завеса, которая, смотря по ходу Богослужения, открывается или закрывается. Царские врата украшаются изображением на них икон: Благовещения Пресвятой Богородицы и четырех евангелистов, т. е. апостолов, написавших Евангелие: Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Над царскими вратами помещается икона Тайной вечери.

Направо от царских врат всегда помещается икона Спасителя, а налево от царских врат - икона Божией Матери.

Направо от иконы Спасителя находится южная дверь, а налево от иконы Божией Матери находится северная дверь. На этих боковых дверях изображаются архангелы Михаил и Гавриил, или первые диаконы Стефан и Филипп, или же первосвященник Аарон и пророк Моисей. Боковые двери называются еще диаконскими вратами, так как через них чаще всего проходят диаконы.

Дальше, за боковыми дверями иконостаса, помещаются иконы особенно чтимых святых. Первой иконой справа от иконы Спасителя (не считая южной двери) должна быть всегда храмовая икона, то есть изображение того праздника или того святого, в честь которого освящен храм.

На самом верху иконостаса помещается крест с изображением на нем распятого Господа нашего Иисуса Христа.

Если иконостасы устраиваются в несколько ярусов, т. е. рядов, тогда обычно во втором ярусе помещаются иконы двунадесятых праздников, в третьем - иконы апостолов , в четвертом - иконы пророков , на самом же верху - всегда помещается крест.

Кроме иконостаса, иконы размещаются по стенам храма, в больших киотах, т. е. в особых больших рамах, а также располагаются на аналоях, т. е. на особых высоких узких столиках с наклонной поверхностью.

Первые христиане не ощущали надобности в постройке храма. Им казалось невозможным вместить в простое здание такое всеобъемлющее существо, как Бог. Показательны слова Октавия Минуция Феликса: «Какой храм ему построю, когда весь этот мир, созданный его могуществом, не может вместить его?.. Как заключу в одном небольшом здании столь великое существо?..» 42 Обоснование такого взгляда присутствовало в самом Писании: «Так говорит Господь: небо - престол Мой, а земля - подножие ног Моих; где же построите вы дом для Меня, и где место покоя Моего?» (Ис. 66:1).

После Медиоланского эдикта перед церковью встает задача обращения в христианство большого числа людей. Однако адекватной архитектурной формы, удовлетворяющей высоким духовным запросам новой религии, еще не существовало. Античный храм, имея великолепно разработанный внешний облик, «выявлялся вовне». К тому же молящиеся находились не внутри здания, а снаружи, перед ним. Все это служило «символом всенародности, понятой как полисная общительность, открытость...». Внутреннее помещение здания было лишь «ларцом», в котором помещались статуя божества и сокровища. 43 При создании же собственно христианской архитектуры экстерьер храма приобретает другое значение. Строгость и сдержанность внешнего вида уподобляются праведному христианину, заключающему внутри себя полноту духовного бытия. Акцент переносится на внутренний облик здания, что связано с чрезвычайной ценностью внутренней жизни каждого верующего. Не публичная открытость, а духовные глубины - вот что становится важным. Поэтому именно интерьер должен сообщить молящемуся, по мысли С. С. Аверинцева, определенную «душевную настроенность и дать иллюзию пребывания в бестелесном мире раскрытого и явленного смысла». 44 Способ раскрытия этого смысла и станет предметом творческих поисков художников при создании нового типа храма.

Первоначально для церкви использовали в основном такой тип общественного здания Римской империи, как базилика. Но и здесь, еще в рамках старого, осуществляется отход от телесной, пластически выразительной красоты античности и устремление к красоте развеществленной материальности используемого при строительстве камня. Дальнейшие поиски приводят к тому, что стена приобретает легкость и «невесомость», она как будто не подвержена силе земного притяжения, материя преображается и просветляется духом. Следует указать некоторые конкретные проявления привнесенного в архитектуру спиритуалистического смысла, пока на примере базилики. Во-первых, это новый характер ритмики и новые колонны. Движение пространства к алтарю определяется равномерным ритмом колоннад. Но в отличие от античности этот ритм организует пространство, а не пластически выразительные архитектурные формы. Пространство же - это нечто бесплотное и потому представляющее духовность. Тем самым ритмичное движение пространства приобретает духовный характер, становясь при этом значительно важнее чувственновоспринимаемой красоты материализованных форм. 45 Сами колонны не демонстрируют теперь своей телесности: их делают гладкими, полированными, без каннелюр. «Блеск их твердой поверхности» не дает «пространству взаимодействовать с ними, заставляя его нейтрально огибать опоры». 46 Массы опор, таким образом, не вовлекаются в общее духовное движение. В целом происходит утрата античных тектонических принципов; массы теряются, уступая место пространству, их стараются ограничить и вытеснить на периферию восприятия. Во-вторых, в базиликах учащаются случаи использования опирающихся на колонны арок. Эти аркады постепенно занимают место классического горизонтального антаблемента. Данный способ построения принесен из Сирии. Здесь в базиликах нередко вместо внутренних колоннад применялись мощные столбы, связанные друг с другом арочными пролетами. По мере дальнейшего развития архитектуры колонны, несущие арки, становятся более тонкими и сильнее вытягиваются вверх в сравнении с античными. Этим устраняется излишняя массивность архитектурного материала. Полукружия арок, вырастающие над колоннами, словно снимают «закон тяготения». Камню сообщается «невесомость», он до известной степени развеществляется. Мягкий арочный изгиб противоположен «телесной логике прямого угла», образуемого элементами ордера. Поэтому теперь в базилике «место твердого стояния на земле заступает тихое парение в пространстве». 47 Свой завершенный вид такое одухотворенное парение приобретает в тех византийских купольных храмах, в которых осуществилось соединение центрально-купольной архитектуры с базиликальной.

Теперь следует рассмотреть символику архитектурных форм купольных храмов, сыгравших значительную роль в духовной переориентации искусства, начавшейся еще в катакомбной живописи. А. И. Комеч считает возможным проследить развитие религиозной архитектуры в V-VI вв., исходя из распространенной в III-IV вв. аналогии, уподобляющей сотворенный Богом мир - храму. Идея эта постепенно усваивалась людьми в течение IV-VI вв., определяя специфику художественных творений и общественных вкусов. О таком уподоблении говорит Василий Великий в «Беседах на Шестоднев»: «Не обступим ли... сию великую и полную разнообразия Художественную храмину Божию созидания... не будем ли рассматривать украшение вселенной?». 48 Отсюда вскоре вырастает стремление к символическому сближению архитектурного образа храма с образом Вселенной. Собственно же купольные представления вызывает трактовка неба. Вот что об этом пишет Василий Великий: «Небо, по слову Пророка, поставленное яко камара (Ис. 40, .22)...». 49 Речь идет о следующих словах Исайи: «...Он распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья» (Ис. 40:22). Также у Феофила со ссылкой на авторитет того же пророка находим аналогичное понимание неба, сравниваемого с кровлей, сводом. Все это, по выражению Василия Великого, касается «очертания неба». 50 То есть можно сказать, что символика купола в храмовой архитектуре, по всей видимости, связана с трактовкой неба » как свода.

Искусствоведы отмечают «висячий» характер композиции купольных храмов, когда ее движение идет сверху вниз. Показательно в этом отношении описание процесса божественного творения у Феофила, приводимое А. И. Комечем. Феофил считает, что Бог в отличие от человека, находящегося внизу и потому начинающего строить дом с его основания, творит мир иначе: как сказано в Библии, вначале сотворено было небо. Исходя из восприятия Вселенной как «Художнической храмины Божия созидания», становится понятен своего рода перенос принципов божественного творчества на творчество человеческое при постройке культовых сооружений. 51

Во многом благодаря такой как будто зависшей композиции возникает ощущение определенной бесплотности архитектурного материала, легкости интерьера здания, так что даже больших размеров купол кажется невесомым, парящим в воздухе, словно подвешенным с неба. Особенно выразительно выглядит парение купола в соборе Св. Софии в Константинополе. 52 Ведь здесь эффект невесомости усиливается еще и потоками света, струящегося из 40 окон в основании купола. Эти потоки практически растворяют в глазах созерцающего тонкие простенки между окнами. В такой бесплотности опять-таки можно увидеть аналогию с пониманием мироздания, созданного Богом. Василий Великий говорит: «...касательно сущности неба довольно для нас сказанного у Исайи, который... дал нам достаточное понятие о природе его: Утвердивый небо яко дым (Ис. 51, 6), то есть для сотворения неба Осуществивший естество тонкое, не твердое, не грубое». 53 Сама земля, несмотря на свою тяжелость и материальность, не имеет массивных опор: «...на чем опирается этот огромный и несдержимый груз земли? - ...в руце Божией концы земли (Пс. 94, 4)». 54

Так, из уподобления мироздания храму постепенно вырастает обратная аналогия: зодчими возводятся храмы, соответствующие религиозным представлениям о Вселенной. В итоге же в процессе развития купольной архитектуры складывается особая символика архитектурных форм, вырабатываются определенные способы создания «бесплотной» атмосферы парения внутри культового сооружения. Все это отвечало спиритуалистической направленности новой религии.

Готическая скульптура. Аббатство Бат, Англия.
Переход от романского стиля к готике в скульптуре произошел несколько позже, чем в архитектуре, но затем развитие совершалось в необычайно быстрых темпах, и готическая скульптура на протяжении одного столетия достигла своего наивысшего расцвета.
Готическая скульптура была органической частью архитектуры собора. Принцип единения всех видов искусств, их подчинения архитектуре нашёл яркое и полное воплощение в готике. С готическим зодчеством неразрывно связано и развитие пластики. Ей принадлежит первое место в изобразительном искусстве этого времени. Хотя готика знала рельеф и постоянно к нему обращалась, основным типом готической пластики была статуя. Становление готической скульптуры связано со строительством Шартрского, Реймского и Амьенского соборов, насчитывающих до двух тысяч скульптурных произведений.


Скульптура в итерьере Шартрского собора.
Готика - период расцвета монументальной скульптуры, в ней возрастает значение статуарной пластики, в рельефе появляется тяга к горельефу - высокому рельефу.

Готические фигуры воспринимаются, особенно на фасадах, как элементы единой гигантской декоративно-монументальной композиции. Отдельные статуи или статуарные группы, неразрывно связанные с фасадной стеной или со столбами портала, являются как бы частями большого многофигурного рельефа.


Мишель Колом Святой Георгий,поражающий дракона Замок Гайон, Франция
Все же, когда направлявшийся в храм горожанин приближался вплотную к порталу, общая декоративная целостность композиции исчезала из поля его зрения, и его внимание привлекала пластическая и психологическая выразительность отдельных статуй, обрамляющих портал, и надвратных рельефов, подробно повествующих о библейском или евангельском событии. В интерьере же скульптурные фигуры, если их ставили на выступающие из столбов консоли, были обозримы с нескольких сторон. Полные движения, они отличались по ритму от стройных устремленных ввысь столбов и утверждали свою особую пластическую выразительность.

Андреа ПизаноРождение Спасителя,Баптистерий,Флоренция
Композиционный и идейный замысел скульптурного декора был подчинен разработанной теологами программе. Средоточием скульптурных композиций стали порталы, где большие по размеру статуи апостолов, пророков, святых следовали вереницами, как бы встречая посетителей. Тимпаны, арки порталов, промежутки между ними, галереи верхних ярусов, ниши башенок, вимперги украшались рельефами и статуями. Множество мелких фигур и сцен размещалось в архивольтах, трансептах, на консолях, цоколях, постаментах, контрфорсах, крышах.

Ханс Мульчер
Святая Троица, 1430,собор в Ульме,Германия
Капители заплетались листьями и плодами, по выступам карнизов, ребрам башенок, аркбутанам стремительно пробегали полураспустившиеся листочки (крабы), шпили увенчивались цветком (крестоцвет). Резными ажурными узорами заполнялись переплеты окон. В храме-частице вселенной - стремились воплотить религиозную концепцию истории человечества с ее возвышенными и низменными сторонами.
Скульптура портала Шартрского собора
Собор в целом представлял собой как бы собранное в едином фокусе религиозно преображенное изображение мира. Но в религиозные сюжеты незаметно вторгался интерес к реальной действительности, к ее противоречиям. Правда, жизненные конфликты, борьба, страдания и горе людей, любовь и сочувствие, гнев и ненависть выступали в преображенных образах евангельских сказаний: преследование жестокими язычниками великомученика, бедствия патриарха Иова и сочувствие его друзей, плач Богоматери о распятом сыне и т. д.

Андреа Пизано Кампанила собора Санта Мария дель Фьоре 1337-1343, Флоренция
В отношении выбора сюжетов, равно как и в распределении изображений, гигантские скульптурные комплексы готики были подчинены правилам, установленным церковью. Композиции на фасадах соборов в своей совокупности давали картину мироздания согласно религиозным представлениям. Не случайно расцвет готики был временем, когда католическое богословие сложилось в строгую догматическую систему, выраженную в обобщающих сводах средневековой схоластики - «Сумма богословия» Фомы Аквинского и «Великое зерцало» Винцента из Бове.

Клаус Слютер Пророк Иеремия Колодец пророков
Центральный портал западного фасада, как правило, посвящался Христу, иногда Мадонне; правый портал обычно - Мадонне, левый - святому, особенно чтимому в данной епархии. На столбе, разделяющем двери центрального портала на две половины и поддерживающем архитрав, располагалась большая статуя Христа, Мадонны или святого. На цоколе портала часто изображали «месяцы», времена года и т. д. По сторонам, на откосах стен портала помещали монументальные фигуры апостолов, пророков, святых, ветхозаветных персонажей, ангелов.

Ханс Мульчер Мадонна с младенцем, 1440, Ландсберг, Германия
Иногда здесь были представлены сюжеты повествовательного или аллегорического характера: Благовещение, Посещение Марии Елизаветой, Разумные и неразумные девы, Церковь и Синагога и т. д.

Андреа Пизано Санта Репарата Музей дель Дуомо, Флоренция
Поле надвратного тимпана заполнялось высоким рельефом. Если портал был посвящен Христу, изображался Страшный суд в следующей иконографической редакции: вверху сидит указывающий на свои раны Христос, по сторонам - Мадонна и евангелист Иоанн (в некоторых местностях он заменялся Иоанном Крестителем), вокруг - ангелы с орудиями мучений Христа и апостолы; в отдельной зоне, под ними, изображен ангел, взвешивающий души; слева (от зрителя) - праведники, вступающие в рай; справа - демоны, завладевающие душами грешников, и сцены мучений в аду; еще ниже - разверзающиеся гробы и воскресение мертвых.

Колодец пророков К. Слютер 1395-1406 монастырь ШанмольДижон, Франция
При изображении Мадонны тимпан заполнялся сценами: Успение, Взятие Мадонны на небо ангелами и ее небесное коронование. В порталах, посвященных святым, на тимпанах развертываются эпизоды из их житий. На архивольтах портала, охватывающих тимпан, помещали фигуры, развивавшие основную тему, данную в тимпане, или образы, так или иначе идейно связанные с основной темой портала.

"Неразумные девы". Скульптуры в соборе святых Мауритиуса и Катарины в Магдебурге
Статуи сохраняли связь со стеной, с опорой. Размеры их находились в точном соотношении с архитектурными формами. Удлиненные пропорции фигур подчеркивают вертикальные членения архитектуры. Готическая пластика, гармонично сочетаясь с архитектурой, уже не слепо подчиняется ей, как это было в романском стиле, а как бы живёт своей жизнью в громаде собора.

Ханс МульчерАнгел, 1456-1459 Музей Фердинандиум Тироль, Астрия
Усилилась роль круглой пластики. Статуи, ставшие округлыми, отделяются от стены, часто помещались в нишах на отдельных постаментах, и это уже не застывшие фигуры-столбы, не образы-символы, деформированные в архитектурном пространстве. Легкие изгибы, повороты в торсах, перенесение тяжести тела на одну ногу, характерные позы и жесты наполняют фигуры движением, которое несколько нарушает вертикальный архитектурный ритм собора.


Отличительной чертой готической скульптуры является тонкое отражение человеческой индивидуальности. Фигуры полны бесконечного многообразия и полноты жизни. В характеристиках святых появляются человечность, мягкость. Их образы становятся остроиндивидуальными, конкретными, возвышенное сочетается в них с житейским.

Мишель Колом Надгробная плита Маргриты де Фой, 1502 собор в Нанте, Франция
Лица оживляются мыслью или переживаниями, они обращены к окружающим и друг к другу, как бы беседуют между собой, полны душевного единения. То трепетные, то душевно открытые, то замкнутые и надменные лица святых говорили о новом понимании человеческой личности. Сложное, конфликтное существование человека в феодальном мире воспринималось как взаимоотношения между универсальной волей Бога и индивидуальными устремлениями людей.

Возрождая пластические завоевания греков (профильное изображение лица и трехчетвертной поворот фигуры), готические мастера идут самостоятельным путем. Их отношение к окружающему миру носит более личный, эмоциональный характер, они следуют непосредственному наблюдению, обращаются к единичному, к неповторимым чертам, обогащают пластику множеством жизненных деталей. В выразительности готической скульптуры большую роль играет линия, ее динамичный ритм. Он одухотворяет фигуры, объединяет их с архитектурой.

Готическая скульптура
Готический художник овладевает выражением тонких душевных движений. Он передает радость и тревогу, сострадание, гнев, страстную взволнованность, томительное раздумье. Стремление к самоанализу, к воспроизведению облика своего современника - характерная черта готического искусства. Готические мадонны - воплощение прекрасной женственности, моральной чистоты; сильные апостолы полны несокрушимого мужества, благородных порывов. Появляются группы, объединенные драматическим действием, разнообразные по композициям. Художник заставляет женщин рыдать над гробом Спасителя, ангелов ликовать, апостолов в «Тайной вечере» волноваться, грешников мучиться. Огромная выразительность заключена в драпировках одежд, подчеркивающих пластичность и гибкость человеческого тела.

Со второй половины XIII века пластика соборов становится более динамичной, фигуры - подвижнее, складки одежд передаются в сложной игре светотени. Изображения иногда исполнены с подлинным совершенством, с восторгом перед красотой человека. Так, на статуях Реймского собора повышенная характеристика тела уже проявляется в изогнутой линии, заметной в широких складках, идущих от бедра к ступням.

Эта линия придаёт изящный изгиб бёдрам, груди, коленям. Складки приобретают естественную тяжесть; глубоко западая, они порождают богатую игру света и тени, уподобляются то каннелюрам колонн, то образуют напряженные изломы, то струятся нервными потоками, то ниспадают бурными свободными каскадами, как бы вторя человеческим переживаниям. Часто сквозь тонкую одежду просвечивает тело, красоту которого начинают признавать и чувствовать и поэты и скульпторы этого времени.

В эпоху готики началось переосмысление образа Христа. Он во многом утратил свою сверхреальную природу. Представленного в Амьенском соборе благословляющего Христа современники нарекли "благим амьенским Богом". Его черты отмечены печатью нравственной, земной красоты. От всего его облика веет твёрдостью духа, пастырской убеждённостью и наставнической требовательностью. В статуе дается образ Христа, доброго и вместе с тем мужественного человека, покровительствующего людям и страдающего за них.
В «Благословляющем Христе» Амьенского собора его черты отмечены печатью нравственной, земной красоты. Спокойный и вместе с тем повелительный жест руки точно останавливает зрителя, призывая к исполнению долга, к достойной чистой жизни. Спокойные, широкие линии, обобщая верхнюю часть фигуры, подчеркивают сдержанное благородство его образа; каскад драпировки одежды, устремляясь вверх, акцентирует выразительность жеста.
Изображаются сцены из земной жизни Христа, в которых обнаруживается близость его к страдающему человечеству. Таков образ «Христа-странника» (Реймский собор), самоуглубленного, скорбного, примирившегося с судьбой.
Среди реймских статуй выделяются мощные фигуры двух женщин, задрапированных в длинные одежды. Это Мария и Елизавета. Каждая из них имеет самостоятельное пластическое значение и поставлена на отдельный постамент, в то же время они внутренне объединены. Чуть повернувшиеся друг к другу, женщины погружены в глубокое раздумье. Юная Мария, ожидающая рождения Христа, точно прислушивается к пробуждению новой жизни. Духовное волнение выражено не в ее спокойных прекрасных чертах, но в сложном движении корпуса, в трепетной вибрации драпировок одежд, гибких извилистых линиях контуров. Марии с ее внутренней просветленностью и духовным подъемом противопоставлен образ пожилой Елизаветы, поникшей, с осунувшимся, изборожденным морщинами лицом, исполненным трагического предчувствия.
Созданные реймскими мастерами, образы привлекают нравственной силой, высотой душевных порывов и в то же время жизненной простотой и характерностью. Задумчива Анна с тонкими чертами лица, искрящийся галльский ум и пылкость темперамента сквозят в насмешливом святом Иосифе. Выразительны отдельные детали: острый задорный взгляд, франтовато закрученные усы, буйно вьющаяся шевелюра, кудрявая бородка, стремительный поворот головы к собеседнику. Энергичная светотеневая моделировка усиливает резкость черт и живость выражения. Широкие линии, обобщающие формы, придают им монументальность.
В народной среде особенно любим образ Мадонны с младенцем на руках, воплощающий девичью чистоту и материнскую нежность. Ей часто посвящаются порталы. Она изображается с гибким станом, с нежно склоненной к младенцу головой, грациозно улыбающейся, с полузакрытыми глазами. Женственное очарование и мягкость отмечают «Золоченую мадонну» южного фасада Амьенского собора (ок. 1270-1288). Широкие изогнутые линии, идущие от бедра к ступне, уже заметные в реймских статуях, развиваются здесь в движение, полное благородного ритма. Плавная линия выявляет изящество изгиба торса, бедра и колен.
В мир возвышенных образов готической скульптуры часто включаются бытовые мотивы: гротескные фигуры монахов, жанровые фигуры мясников, аптекарей, сборщиков винограда, торговцев. Тонкий юмор царит в сценах Страшного суда, утративших суровый характер. Среди уродливых грешников часто находятся короли, монахи и богачи. Изображаются «Каменные календари» (Амьенский собор), повествующие о характерных для каждого месяца работах и занятиях крестьян.
И мотивы обращения к обыденной жизни были смешаны с отвлеченными символами и аллегориями. Так, тема труда воплощена в серии месяцев года, данных как в виде идущих от древности знаков зодиака, так и через изображение трудов, характерных для каждого месяца. Труд - основа реальной жизни людей, и эти сцены давали готическому художнику возможность выйти за пределы религиозной символики. С представлениями о труде связаны и распространенные уже с позднероманского периода аллегорические изображения так называемых Свободных искусств (грамматика, диалектика, риторика, арифметика, геометрия, астрономия и музыка). Многочисленные изображения королей, рыцарей, прелатов, ремесленников, крестьян отражали иерархичную структуру феодального общества.

Готическая скульптура.Усыпальница герцогов Бургундских. Дижон, Франция.
Для позднеготической скульптуры, как и для архитектуры этого времени, характерна измельчённость, дробность форм, но в ней чувствуется несомненный интерес к портретным изображениям, в целом не свойственный французскому средневековому искусству.
Важный раздел в готической скульптуре Франции со времен Людовика IX составили надгробия, но подлинный расцвет мемориальная пластика пережила в XIV в. Заботясь об укреплении королевского престижа, Людовик IX повелел обновить и поставить заново в Сен-Дени не менее шестнадцати надгробий французских монархов. Это были сложные сооружения либо в виде балдахина, напоминавшего готический собор, либо саркофаги с фигурами святых по периметру. Нередко здесь использовали мотив погребального шествия. Фигуры умерших в XIII в. стереотипны в своей идеализированной элегантной моложавости; в XIV в. они становятся более индивидуализированными, в облике проступают портретные черты. В надгробии Филиппа IV Красивого (1327) лицо короля с тонкими бровями и широким приплюснутым носом не лишено своеобразия.
Чем сильнее развивается в архитектуре декоративный элемент, тем тем свободнее становится пластика. Поздняя готика, отодвинув своей декоративностью чувство целесообразности на второй план, принесла для пластики полное освобождение, создала свободную скульптуру.
Во второй трети XIII в. монументальная пластика, дотоле стремившаяся к пространственной свободе, вновь оказалась связанной со стеной - статуи начали помещать в ниши с трехлепестковым обрамлением, которое вторило абрису верхней части фигуры. Вотивная пластика, напротив, к началу XIV в. приобрела форму свободно стоящей статуи. К этому времени искусство украшения порталов пошло на убыль, главное внимание сосредоточилось на скульптуре внутри соборов. Среди памятников этого круга наиболее примечательны «Мадонна Жанны д’Эврё (1339, Лувр, Париж) - драгоценная статуэтка из литого позолоченного серебра, и «Мадонна с младенцем» из Сент-Эньяна (ок. 1330, собор Нотр-Дам в Париже), в которой наиболее ярко выразились черты распространенного стереотипа. Наряду с этими вотивными статуями значительную роль приобрели мемориальная пластика и ювелирная церковная утварь.

Готический рельеф
Для позднеготического рельефа характерно появление орнамента, который теперь не довольствуется мотивами растений, а состоит из столбиков, завивающихся вокруг своей оси, загибающихся и покрытых зубчиками. Во Франции в это время говорили о стиле пламенеющем. Всё, что раньше стояло свободно, теперь употребляется как обрамление, всё, что раньше служило опорой, теперь свисат сверху вниз. Возникает декоративное богатство, изумительное по красоте орнаментальных мотивов, которые, однако, лишены всякой внутренней связи, служат только украшением и беспощадно разрушают всякую форму своим чередованием на порталах, окнах и дверях. Орнаментальное богатство стало самодостаточной красотой.
Большие изменения претерпел и орнамент, укращающий капители. Геометрические формы орнамента капителей, восходящие к «варварской» плетенке, и античный по своему происхождению аканф почти полностью исчезают. Мастера готики смело обращаются к мотивам родной природы: капители готических столбов украшают сочно моделированные листья плюща, дуба, бука и ясеня. Растительная капитель - важное нововведение реймской пластики, имевшее большой европейский резонанс. На смену стилизованным листьям аканта и орнаментальным плетениям пришли мотивы местной флоры, переданные с необычайной точностью.


Большое значение имели и резные каменные украшения: флероны-крестоцветы; каменные шипы, вырастающие, словно цветы и листья, на ветвях каменного леса контрфорсов, аркбутанов и шпилей башен.